– Поговаривают, кое-кто в митрианских святилищах укрылся, – пробормотал третий. – Вроде они храмы не трогают, стороной обходют. Опасаются, значит.
– Опасаются, – подтвердил брат Бомбах. – Я ведь видел их, одержимых, ну как тебя сейчас – руку протянуть. И вот он я, пощупай – живой! Не подпускает их Свет Истинный, верно говорю, люди! Вера наша щитом нам послужит супротив порождений Тьмы!
– Свет-то оно, конечно, свет, – вздохнул унылый красильщик. – Только где ж его взять на всех, истинного-то? Точно говорю, пропадем здесь, как кролики в садке…
– Верно… Сожрут всех… Чего и говорить… – забормотали вокруг. Звонарь сокрушенно качал головой, про себя радуясь, что привлек наконец хоть какое-то внимание. К разговору начали прислушиваться те, кто сидел поодаль, некоторые, чтобы лучше слышать или вставить слово, подтягивались ближе, и вот уже вокруг митрианца в истрепанной рясе само собой возникло плотное живое кольцо.
– Тебя как звать, добрый человек? – спросил вдруг Бомбах у бакалейщика с Цветочной, встав на ноги и умышленно возвысив голос. – Видал тебя в лавке не один раз, да все недосуг было имя спросить.
– Вольдом кличут, – хмуро отозвался лавочник.
– Где ж семейство твое, Вольд? Никак бросил их?
– Говори, да не заговаривайся! – вспыхнул здоровяк. – Скорее я себя нелюдям на поживу отдам, чем Ренату с детишками! Вон они сидят, где посуше…
– Так как же ты спасся? – в изумлении воскликнул звонарь, всплеснув руками. – Их же, скогров проклятущих, ни сталь не берет, ни огонь, ни вода! Или ты магик?
– Как, как… – буркнул бакалейщик. – Отмахался топором – и ходу в замок… Страшные они, ясное дело, но жить захочешь – отобьешься и от ледяного демона…
– А ведь ты и с оружием небось ловок, – гнул свое митрианец. – И ежели снова случится за жену да за детей на бой выйти – выйдешь, пожалуй… Да ты ведь и не один здесь такой молодец, а? Эй, люди! Мужи доблестные! Есть среди вас такие, кто за свою семью и собственную жизнь не встанет насмерть?
Согласный гул многих голосов уверил звонаря, что тот нашел наконец правильный подход. Множество лиц обратились теперь к брату Бомбаху. Монах открыл было рот, намереваясь закрепить достигнутый успех, но тут прямо перед ним выскочил красильщик и завопил срывающимся голосом, потрясая сжатыми кулаками над головой митрианца:
– Да что вы его слушаете! Торчим посередь города в этой крепости, ровно крохотный островок на бурном море! Кругом твари кровожадные, коих ржавым топором не отогнать, ежели они надумают до твоего горла добраться! Может, еще посоветуешь с копием за ворота выйти да встретить чудовищ в чистом поле, по благородному? Оглянись вокруг, опомнись! Обречены мы, это уж точно! Нас тут половина – бабы с детьми, король Эклинг сам, говорят, к скограм переметнулся, про Аквилонца никто толком не ведает, жив ли, из замковой стражи хорошо если сотни полторы остались, а он…
Тут красильщик квакнул странно и смолк, и неудивительно – звонарь, ростом едва достававший противнику до плеча, но бывший вдвое шире, сильнее и массивнее, крепко двинул паникеру кулаком в поддых. Крикун согнулся пополам, одышливо сипя и обхватив руками живот, а брат Бомбах сделал нечто странное – сорвав с пояса измусоленный отрезок толстой веревки, коим обыкновенно подпоясывал рясу, сунул ее под нос красильщику.
– Обречены, значит?! Вот тебе, держи, и да простит меня Светоносный! – загремел монах. – Можешь повеситься на воротах. А то поди вон из замка, оборотни тебя там ждут не дождутся!. Гляньте на труса, люди! Он еще жив, но все равно что мертвец! Ни проку от него, ни защиты, ни совета, ни утешения. Кто хочет быть похожим на него? Кто еще опустил руки и приготовился к смерти? Неважно, где умирать, важно лишь – как умереть. Как герой? Или как баран на бойне? Что каждый из нас скажет Создателю, явившись в чертоги Его? А может, остаться жить и сохранить жизни женам своим и чадам, плоть от плоти вашей? Кто потерял надежду – прочь из замка! Вы пришли сюда, чтобы защитить свои жизни! Вы надеетесь на высокие стены, на мечи гвардейцев, на королевского мага? Но стены невысоки, гвардейцев мало, маги не всемогущи – отчего же тем, чья рука тверда и глаз верен, не встать на стенах рядом с гвардейцами в помощь себе и им?
– Эй, Бомбах, это я, Элвин! – крикнул кто-то. – Послушай меня! Про оружие и все такое говоришь ты складно, но где оно, оружие? Я не трус, я на Медовой аллее в первых рядах был, с копьем и с луком управлюсь, но с голыми руками на обращенных сам иди!
Бомбах крякнул. Пустые разговоры кончились, начиналось дело. Звонарь туго подпоясался своим вервием, расправил плечи и гаркнул, словно десятник перед строем:
– За мной, люди, во имя Небесного Заступника! Будет вам оружие!
…Где в Вольфгардской Цитадели находится вход в арсенал, брат Бомбах, само собой, не имел ни малейшего понятия, однако ж выяснил моментально, почти не сходя с места – подсказал один из подростков, таскавших стрелы лучникам, указал на приотворенные двойные ворота, скрывавшиеся за пузатой башней донжона. Завидев, как одновременно снимаются с места и уверенно направляются к оружейной несколько десятков крепких мужиков из числа набившихся во двор горожан, гвардейцы встревожились. С десяток серебряных шлемов попытались преградить путь Бомбаху и его ополчению, выстроившись редкой цепью и наставив скрещенные копья. Кое-кто из беженцев дрогнул было, но звонарь даже не замедлил шага.
– Что ж, братья-единоверцы, никак поубиваете нас, безоружных? – вскричал он. В следующее мгновение монах с удивительной для его сложения ловкостью поднырнул под угрожающе блеснувшие наконечники, схватил обеими руками древки копий и вывернул их остриями в небо. Гвардейцы замешкались лишь на миг, но этого хватило – они уже оказались в гуще толпы, и сильные руки стиснули их оружие. Тем временем громкий бас, привычный и к проповедям, и к строевым командам, увещевал:
– Не противьтесь, воины, и не будет худа! Мы не причиним вреда! Потребно нам оружие, дабы с вами встать на стенах крепких против порождений тьмы и чернокнижия, за веру святую, за родную землю! По личному приказу Конана, владыки Аквилонии, создано ополчение сие в помощь вам!..
«Да простится мне эта маленькая ложь, ибо она во благо», – убеждал митрианец заодно и себя, поелику никакого «личного приказа» от владыки Аквилонии он, понятно, не получал – за исключением указания там, в подземелье, убраться с глаз долой и не путаться под ногами.
Впрочем, упоминание имени Конана оказалось, пожалуй, действеннее, нежели обращение к Владыке Света.
Заслышав, что наконец появился хоть кто-то, способный навести порядок в происходящем вокруг кошмаре и даже отдающий приказы, гвардейцы враз лишались всякой охоты препятствовать неудержимому монаху с его лапотным ополчением.
У врат арсенала, где несли службу полдюжины воинов во главе с десятником, вышло и вовсе просто и почти привычно. Имя Аквилонца, в очередной раз оглашенное Бомбахом, послужило волшебной отмычкой, и спустя двадцать ударов сердца коренастый усатый гвардеец отпирал перед возбужденно гудящими ополченцами клети с разнообразным оружием.
