Еще седмица, и от бывшего Шангарского Толстяка остался бы обтянутый сухой кожей скелет без признаков жизни. На его счастье – все же поразительно везуч был мерзавец – удалось сыскать колдуна, готового снять заклятие, но с тремя условиями.
Первое – состояние Дунрода переходило к Магической Гильдии. Второе – он сам немедленно и навсегда покидал Шангару. Третье, самое главное: кто-то должен был добровольно принести себя в жертву. Проще говоря, согласиться умереть за вельможу. Такой человек нашелся. Бывший раб, которого Дунрод когда-то давно выкупил с рудников и освободил под влиянием прихоти. Он уже был тяжело болен рудничной чахоткой, а Дунрод пообещал большое денежное содержание его семье. Итак, несколько громадных сундуков с золотом перекочевали в подвалы Гильдии, Дунрод с первым же караваном выехал в Хоарезм, а маг провел на рассвете надлежащий обряд с принесением кровавой жертвы, и уже через день злосчастный вельможа вновь набрал пару фунтов…
– А начальник стражи? – напомнил жадно слушавший Коннахар. – Что с ним стало?
– О, его судьба оказалась куда печальнее. Больших денег, чтобы заплатить Магической Гильдии, у него не имелось, да и бегать в поисках помощи он очень скоро не смог, поелику, проснувшись однажды утром, обнаружил, что выше колен он человек, как положено, а ниже – бронзовая статуя. На следующий день твердая бронза поднялась по обоим бедрам еще на ладонь. Он вызвал костоправа и приказал отрезать себе обе ноги. Тот так и поступил… Назавтра бывший воин пытался взять ложку бронзовой рукой и кричал от страха. Тувим Собиратель Осколков пишет, что последними превратились глаза бедняги и что в эти мгновения стражник был еще жив.
– О, – только и смог произнести Конни.
– Да, Тувим, – задумчиво повторил Озимандия. Рука старого мага нырнула за пазуху его просторного балахона и спустя миг появилась обратно, сжимая толстый том довольно небольшого размера – примерно в четверть пергаментного листа. – Тувим жил шесть столетий назад в Мерано, где и умер, перед тем успев немало побродить по свету. История Шангарского Толстяка для него была еще сравнительно свежей новостью, оттого он и записал ее столь подробно. Вообще же делом жизни сей ученый муж полагал для себя собирательство всевозможных магических легенд, диковин и мифов всюду, куда его приводила очередная дорога. За что Тувима и прозвали Собирателем Осколков. Большого ума был человек и автор талантливый, хотя и неисправимый романтик… Книга – вот. Называется она «Осколки Упавших Звезд». Здесь и о Проклятии Безумца есть. Кстати, обращайся аккуратно, редкость необычайная, я взял ее из моего личного собрания.
– Так ты ее оставляешь? – воскликнул Конни, не веря собственным ушам.
– Да, – сказал Озимандия, протягивая руку. Посох, только что мирно стоявший в дальнем углу залы, вдруг исчез и возник вновь в руке у мага. Конни не раз доводилось видеть, как Озимандия проделывает подобный трюк, и всякий раз нехитрое волшебство приводило его в восторг. – Полагаю, сей манускрипт принесет вашему тайному Обществу больше пользы, нежели все прочие вместе взятые. И не забудь прислать слуг, дабы перетаскать остальное обратно в хранилище.
– Я запомню, – откликнулся принц, – но мы еще не все изучили. Возможно, они нам понадобятся…
Озимандия (судя по всему, собиравшийся просить дозволения откланяться) пристально посмотрел на наследника престола. От этого взгляда Коннахару вновь стало не по себе, но голос старого мага, когда он заговорил, оставался прежним – участливым и слегка ироничным.
– Уверяю тебя, не понадобятся. И вот еще что, юноша. Возможно, я выскажу сейчас совсем старую и избитую мысль, но не ставшую от этого менее мудрой. Приходило ли тебе когда-либо в голову, что все на свете имеет две стороны? Добрые устремления не всегда приводят к благу, проклятие не всегда служит злу. Рабиры восемь тысяч лет пребывают под властью чужой мощной магии. По сути, тамошние обитатели не умеют и не могут жить иначе. Задумайся, что станет с гулями, если Проклятие вдруг исчезнет и их привычная жизнь, какой бы странной на взгляд человека она бы не выглядела, полетит кувырком? Как, скажем, будет чувствовать себя госпожа Фриерра, матушка твоей возлюбленной, коли у нее отнимут пророческий дар? Засим позволь покинуть тебя, мой принц. Меня еще ждут дела.
Книга лежала на краешке стола – тяжелый томик толщиной в ладонь. Она выглядела древнее всего, с чем до сих пор приходилось иметь дело Братству Охотничьей залы. Тонкий, отлично выделанный пергамент. Множество блестящих бронзовых накладок, изящные застежки в виде драконьих лап. На потрескавшейся коричневой коже, обтягивающей доски оклада, вытиснен диковинный, ни на что не похожий рунический знак. На первой странице повторен тот же знак от руки и наискось выписано название: «Осколки Упавших Звезд».
– Значит, привязка к местности, – задумчиво пробормотал Конни, когда захлопнулась дверь за придворным магом. Протянув руку, он осторожно, словно живое существо, погладил старинный фолиант. – И еще кровавая жертва. Нужно запомнить…
Глава пятая. Ритуал
20 день Третьей весенней луны.
Трое мужчин и женщина – расположились за круглым столом в зимнем саду Тарантийского замка. Другой человек неслышной тенью ходил вокруг, убирая опустевшие блюда с кувшинами и заменяя их новыми, извлекая по мере надобности словно из воздуха чистые листы пергамента, заточенные перья, своды законов и любую иную потребовавшуюся вещь.
Ослепительно светило почти летнее солнце, играя бликами в воде маленького рукотворного водопада, и на столешницу время от времени осыпались розоватые лепестки недавно зацветшей туранской вишни. Трое собеседников оживленно переговаривалась, иногда обращаясь с вопросами к прислуживавшему за столом пятому, четвертый помалкивал, а за полуприкрытыми дверями бродил по маленькому приемному залу подросток, терпеливо ожидавший, когда его пригласят войти. Собственно, на этом маленьком совете решалась его судьба на грядущее лето, и не вина Конни в том, что порой отдельные фразы чрезвычайно отчетливо долетали до его ушей. Что поделаешь, если у некоего Конана Канаха и к шестидесяти годам сохранился такой голос, от которого кони шарахаются?
– … Ну, вроде бы предусмотрели все, – Конан с нескрываемым отвращением покосился на разложенные перед ним бумаги, отдельно от которых возлежал лист с золотым обрезом и широкой киноварной рамкой, предназначенный исключительно для королевских указов. Свиток покрывали ровные строки готового ордонанса, однако его пока не украшали ни оттиск Малой печати, ни своеручная подпись венценосца. – Страна надежно защищена от любых происков юного пытливого ума. Мы с чистой совестью можем отправляться в гости.
– Почти такие же слова произнес король Вильзиг VII, обращаясь к двум любимым сыновьям и приемной дочери, – заметил сидевший слева от Конана человек средних лет, чей облик и речь непреложно выдавали уроженца Пуантена. – Он, что примечательно, тоже собирался навестить давних друзей. Только живших не в Пограничье, а в Офире.
Как верно утверждала молва, с легкой руки нового правителя Аквилонии утвердилась новая традиция – Совет короны теперь непременно возглавляли пуантенцы. Сперва звание Высшего советника принадлежало великому герцогу Пуантена Троцеро, по смерти же герцога титул перешел к его племяннику Просперо, занимавшему сей высокий пост почти десять лет и не собиравшемуся в ближайшем будущем его оставлять.
