– Тарбад, десятник, – представился стражник. – Конан, значит… Ты рассказывай, рассказывай, как дело-то было. Да не стой столбом. Бери табурет, садись… Эх, жаль, никого из ребят нету! Ну, со знакомством…
– А где все? – спросил Конан, радуясь представившейся возможности уйти от щекотливой конской темы и воспользовавшись тем, что новый знакомый надолго присосался к своей объемистой кружке. – Отчего так пусто? Тут же всегда не протолкнуться.
– Да известное дело, – десятник сцепил руки на внушительных размеров животе и хитро поглядел на молодого человекоохранителя. – Странно, что тебе ничего не известно. Уж вам-то, сыскарям, первым должно… Да ты же сейчас, небось, неотлучно при конюшне?
Конан скрипнул зубами.
– Его милость месьор Рекифес проведал стороной, что перекупщики лотоса нынче встречают караван из Турана с товаром, – продолжал словоохотливый стражник, напрочь не замечая страданий киммерийца. – Бел его разберет, как прознал. Кто-нибудь из задержанных разболтал, небось, в надежде пораньше выбраться из-за решетки. И понеслось, как водится – облавы, засады… Всех разогнали, один я сижу тут, да еще вон та ошибка Создателя дожидается, покуда его в Алронг не сведут… Кончай завывать, непотребство ходячее! Слышал, что говорю?!
Последние слова относились к обитателю железной клетки, жалобно выводившему куплет за куплетом:
Заржавленные латы
Готовы развали-иться,
Изъедены до дырок стальные сапоги.
Дорог не выбира-ая,
Блуждает сонный рыцарь,
И конь,
И конь,
Хромой на три ноги…
Услышав окрик десятника, певец поднял голову и в самых образных выражениях пояснил, куда вышеупомянутый Тарбад может отправляться.
– Ну, я ему сейчас, – вскипел стражник, поднимаясь с табурета и вытаскивая из-за пояса тяжелую деревянную дубинку.
– Погоди-ка, – остановил грядущее справедливое возмездие Конан. – За что он тут?
– Этот? С поличным его взяли, при всех отягчающих. Сунулся у заезжего купца из Зингары кошель резать, купчина его за руку и схватил. А он, курицын сын, нет бы миром сдаться или блажного изобразить, чтоб не слишком били – зингарца кастетом в ухо, да бежать. Прямо на патруль и наскочил. Пока ребята его вязали, крыл их распоследними словами… Словом, сам себе яму вырыл.
– Вот негодяй, – сочувственно произнес варвар. – И что теперь с ним будет?
Тарбад наморщил лоб в мучительной попытке припомнить «Уложение о Наказаниях».
– Хм… Схвачен на карманной покраже – это раз. Три луны в Садке, и к гадалке не ходи. Зингарцу башку проломил. Опять же, оскорблял при исполнении, пытался скрыться… Это два и три. Так что, Конан, выйдет по совокупности не менее года взаперти с предварительным прилюдным бичеванием. Ежели вдобавок купчина заявит, что от удара приключился значительный ущерб его драгоценному здоровью, то согласно параграфа шестого «О членовредительстве», – десятник внушительно уставил в потолок толстый указательный палец, – виновному в упомянутом повреждении здоровья палач производит публичное усекновение правой руки на ладонь ниже локтя с прижиганием. Во как, братец, порядок-то надо наводить!
– Сурово, – уважительно признал Конан. Незадачливый воришка, подвинувшийся ближе к решетке и напряженно слушавший, побледнел как полотно – даже в полутьме было заметно.
– Это если следовать букве закона, – продолжал стражник, похлопывая по левой ладони увесистой палкой. – А ежели духу, то сейчас я его, верблюда шелудивого, вразумлю по-отечески за поношения его богомерзкие, чтоб доблестную городскую стражу впредь безмерно уважал и рот свой паршивый держал на замке… Пяти горячих в самый раз будет, как думаешь, Конан?
– Такому-то мерзавцу? – хмыкнул Конан. – Самое малое семь. Управишься сам, почтенный, или помочь?
– Да уж как-нибудь, – ухмыльнулся десятник. Тот, о ком шла речь, отодвинулся в самый дальний угол клетки и оттуда обрушил на будущих экзекуторов поток отборной брани. Впрочем, как ни удивительно, большая часть его цветистых эпитетов предназначалась не седоусому ветерану, а именно киммерийцу. Тарбад только изумленно покрутил головой.
– Эй, ты себе этак на вечную каторгу наговоришь, – прикрикнул он, когда поток ругательств иссяк. – Ну и кроет! Слушай, Конан, у вас с ним, случаем, личных счетов не имеется?
– Есть немного, – сумрачно признался варвар, разглядывая злосчастного воришку, злобно посверкивающего глазами на человекоохранителей.
– Так, может, ты его и поучишь уму-разуму? Парень ты здоровенный… – Тарбад протянул Конану дубинку, которую варвар взял без лишних вопросов, а сам уютно устроился в отдалении с кружечкой шемского, дабы со всеми возможными удобствами созерцать поучительное зрелище.
Конан отпер решетку и вошел в клетку, с задумчивым видом поигрывая палкой.
Ши смотрел на него с ненавистью. В точности загнанная в тупик и щелкающая мелкими зубами крыса.
Начинать вразумление юный блюститель, к некоторому разочарованию Тарбада, не спешил. Он присел на прикованные к стене нары напротив задержанного, грустно посмотрел на Ши, вздохнул и произнес:
– Говорил я тебе: сходи в храм Бела, помолись на удачу. Признавайся, не ходил?
– А катись ты… – злобно прошипел бывший приятель.
– Ши, – внезапно поинтересовался Конан, – ты Шадизар хорошо знаешь?
– Как свои пять пальцев, – несколько озадаченно ответствовал карманник и, спохватившись, снова разозлился: – Ты мне зубы не заговаривай! Кто бы мог подумать, что с такой скотиной я под одной крышей…
– Да, – вздохнул киммериец. – Опять же, ты мне сорок монет должен…
– …и если ты собрался отомстить за старые проделки…
– …да и Шетаси у лекарей застрял надолго…
– …то имей в виду, что поступаешь, как настоящая варварская свинья, и я Диери непременно про твои…
– Решено, – твердо сказал Конан, поднимаясь. – Ну-ка, вставай, сын греха. И руки на скамейку.
Ши поперхнулся очередной гневной тирадой.
– Малыш, ты чего? – растерянно пробормотал карманник. – Мы же друзья. Забыл?
– Давай, парень, проучи его как следует, – подал голос почтенный Тарбад. – Чтоб еще седмицу сесть не мог.
– Я помню, – мрачно сказал варвар. – Становись, говорю. Да вопи погромче, понятно?
…Дубинка с гудением рассекла воздух. Раздался звонкий удар, десятник одобрительно крякнул, а Ши в полном недоумении уставился снизу вверх на киммерийца, не в силах понять, отчего ему не вполовину так больно, как должно бы быть. Конан, умело придержавший страшный удар, чтобы не нанести серьезных повреждений, скорчил жуткую рожу и одновременно незаметно пнул приятеля в щиколотку.
– Кричи, болван!
Сообразив, Ши заорал так, что с потолка посыпалась пыль и дохлые пауки, а со двора в караулку заглянул обеспокоенный страж.
