В ноги мягко ткнулся клубок. За долгий путь, что им пришлось проделать, он не уменьшился ни на миллиметр. Арина усмехнулась, положила клубок на раскрытую ладонь, поднесла к лицу. Красная нить зазмеилась вверх, завязываясь узелками. Будто кто-то невидимый, боясь потерять память, делал на пряже крошечные вешки, отмеряя предстоящие дела. Узелков было много, Арина сбилась со счета, наблюдая за тем, как нить превращается в низку шерстяных бус. Наверное, на шее бусы эти смотрелись красиво, как сделанное из рябиновых ягод ожерелье. Арина пробежалась пальцами по узелкам-бусинкам, несколькими витками обвивающим ее шею, связывающим ее с клубком. Захотелось посмотреть, увидеть свое отражение.
Болотное «оконце» было спокойно, своей металлической гладью напоминало гигантское зеркало, манило.
Клубок соскользнул с ладони в тот самый момент, когда Арина увидела свое отражение, ушел в черную воду беззвучно, без всплеска. Красная нить натянулась, узелки призывно завибрировали.
Она ошиблась с конечным пунктом. Конечный пункт – это бездонное болотное озерцо, в которое недостаточно просто нырнуть, в котором нужно утонуть, умереть еще раз, чтобы родиться заново в каком-то другом мире.
А можно не нырять, можно оборвать нить и остаться здесь навсегда. Кто-то до Арины так и сделал, оборвал нить, превратился в болотный огонь, заблудился, потерял себя, лютой ненавистью возненавидел живых.
Стоя на краю болотного озерца с алым нитяным ожерельем на шее, Арина понимала это с кристальной ясностью. Сказочник велел не бояться. Почему же тогда так страшно? Почему кажется, что ее жизнь вот-вот оборвется во всех мирах? Девушка обхватила Блэка за шею, поцеловала в холодный нос, сказала торопливым шепотом:
– Мне нужно уходить. Понимаешь?
Он посмотрел на нее долгим, по-человечески разумным взглядом, а потом, тихо рыкнув, отступил, освобождая путь к воде.
Арина не оставила себе времени. Время – это раздумья, сомнения и неверное решение, а у нее нет права на ошибку. Прощальный взгляд на Блэка, шаг вперед – и вода сомкнулась над головой, хлынула в горло.
Не сопротивляться…
Не пытаться вырваться…
Умерла так умерла…
Ты же ведьма, в конце концов! Давай же, сделай это!
Голос знакомый и злой. Уцепиться за него, как за буксировочный трос, и не терять, думать только о нем, слышать только его, не бояться…
* * *
…Темнота расступилась, холодные объятья воды разжались, красная нить, обвивающая ее шею, натянулась в последний раз и ослабла. Кто-то невидимый, но сильный поймал ее за руку, потянул вверх, к свету и жизни. В груди сделалось больно, Арина закашлялась, заметалась, отплевываясь от воды, стряхивая ее с лица и мокрых волос, отбиваясь от чужих, настойчивых рук, пытаясь закричать.
– Арина! Успокойся, это я!
Этот голос, по-голливудски приятный, чуть хрипловатый, заставил ее открыть глаза.
Наверное, у нее получилось, потому что этот мир выглядел по-другому, звучал по-другому, даже пах иначе. Этот мир оказался невыносимо ярким и громким. В этом мире она была настоящей. И Волков, похудевший, бритый наголо, в насквозь промокшей одежде, тоже был настоящий. Арина трогала его руки, плечи, заросшее щетиной лицо и не могла поверить:
– Это ты…
– Это я. – Он не улыбался. Во взгляде серых глаз был холод, словно Андрей совсем не был рад ее возвращению.
– Ты нашел меня.
– Нашел. – И складочка между бровей – мрачная, сосредоточенная…
– Что-то не так? – Арина боялась спрашивать. В мире живых не должно быть никаких плохих новостей. Не после того, что им пришлось пережить.
– Нам нужно поговорить. – Волков набросил на ее голые плечи простыню, прижал к себе. От его мокрой насквозь ветровки простыня тут же пропиталась водой, но Арина этого даже не заметила. Она слушала, а пальцы помимо воли ощупывали холодную сталь ошейника.
Мир живых оказался совсем не дружелюбным. Похоже, и в этом мире ей очень скоро придется умереть…
– Не хочу тут оставаться. – Она заговорила, когда у Волкова закончились слова. – Пойдем на воздух.
Он помог ей слезть со стола, поддерживал за талию, словно Арина была столетней старушкой. В глазах его были боль и беспомощность.
– Сколько мне осталось?
Они сидели на крыльце, обнявшись, смотрели на стремительно наливающееся грозой небо. Где-то высоко громыхнуло.
– Собирается гроза, ему понадобится время, чтобы в таких условиях спуститься в овраг и найти книгу. Пожалуйста, дай мне подумать…
Она не понимала, о чем тут думать. Все мысли сводились к одному: они не смогут снять ошейник, и это значит, что ей конец.
Из распахнутого настежь окна на втором этаже доносился рев барабанов. Слышать его не было никаких сил. Арина поднялась на ноги.
– Ты куда? – Волков тоже встал, украдкой взглянул на наручные часы.
– Не нравится мне это музыкальное сопровождение. – Арина попыталась улыбнуться. – Сейчас отключу и вернусь. Не волнуйся.
Он пошел следом, не рискнул оставлять ее одну.
Музыка играла в комнате, служившей Дементьеву кабинетом. На мониторе включенного ноутбука Арина увидела бильярдный стол со следами крови на зеленом сукне. К горлу подкатила тошнота, а потом девушка закричала – не от страха, не от боли, а от ярости. Никогда никого она не ненавидела так сильно, как Дементьева.
Словно отзываясь на ее ярость, где-то совсем близко ударила молния, так, что задрожали стекла, замигал экран ноутбука, а барабанный бой пошел нервной рябью помех.
– Я его ненавижу! – Арина уперлась ладонями в подоконник, подставила лицо ветру и дождю. – Не-на-ви-жу!
Молния ударила в росшую во дворе сосну, расколола надвое. Вторая вышибла искру из железной крыши сарая. Третья… третья рождалась прямо перед Ариниными глазами. Светящийся голубым шар висел в воздухе в метре от нее. Арина могла бы протянуть руку… И она протянула.
– Арина!
Крик Волкова утонул в раскате грома. Шаровая молния, повинуясь движению Арининой руки, влетела в комнату, аккуратно обогнула застывшего Волкова и врезалась в музыкальный центр, обрывая ненавистный барабанный бой. В наступившей тишине тиканье настенных часов казалось оглушительным. Искореженный музыкальный центр дымился. Сердце Арины трепыхалось где-то в горле, удерживаемое внутри лишь железным ошейником.
– Это сделала ты? – Волков перевел взгляд с музыкального центра на Арину.
– Не знаю.
– Это сделала ты, – сказал он утвердительно. – Ты ею управляла.
– Нельзя управлять молнией.
Он молчал, не спорил. Взгляд его сделался отсутствующим.
– Может быть… я разозлилась.
– Когда молния подлетела к центру, стали слышны помехи.
