– Солдатик, а солдатик! А я тебя съем!
Какой-то такой голос… неописуемый. Вроде не мужской и не женский, шелестящий такой… Как я врезал! На сей раз наверняка полдиска высадил. И снова тварь эта растаяла так моментально, что понять невозможно. Где там растаяла, вот была – и нету… И снова по отметинам видно, что промахнуться я не мог.
Ну, тут уж выбирать особо не из чего. Или кидаться сломя голову куда глаза глядят – и что со мной при этом будет, кто бы знал? – либо не поддаваться на провокации и держать себя в руках. Не так уж я от страха ополоумел, чтобы кидаться неведомо куда. Рассуждаю я, а сам иду, не останавливаюсь: пули ее не берут, это и дураку ясно. Но что-то же она всякий раз, когда в нее пальнешь, улетучивается…
А в голове снова шелестит:
– Солдатик, а солдатик! А я тебя съем!
Я не бегу – но шпарю со всех ног. Хоть и стыдно признаваться, но головой верчу на все стороны, что твой филин. Одна мысль в голове: «Лишь бы не споткнуться и не полететь вверх тормашками, лишь бы сгоряча башкой о березу не треснуться…»
Показалась она справа, близехонько, хехекает, подскуливает. Пустил я в нее короткую очередь, на два-три патрона – пропала, сволочь корявая! И что-то полегче мне стало на душе: что ж ты, зараза, не бросаешься, если съесть хочешь? А может, и не можешь вовсе? Так, стращаешь? Забавляешься, чтоб тебе сдохнуть на этом месте?
Такой уж особенной бодрости мне эти мысли не придали, но почувствовал я себя чуточку увереннее. В самом деле, что ж не бросается? Что ж улетучивается с глаз долой, если по ней пальнуть? Нет уж, побарахтаемся. Патронов у меня еще полдиска, если расходовать бережно… а до штаба не сто верст… Как-нибудь продержимся, и лучше не думать, что броситься может…
Вот так и чешу я по лесу, вертя башкой на все стороны, петляю меж деревьями, чистый заяц, а в голове у меня все скрипит-шелестит – то снова съесть меня грозится, змея подколодная, то просто насмехается, то стращает, будто я заблудился и бегу совсем в другую сторону, забираю в чащобу, а уж там-то она меня встретит и приветит. И все это уже начинает так захлестывать, что мозги туманятся, временами в глазах плывет, начинает казаться, что я и не бегу вовсе, а ногами на месте перебираю. Чувствую: еще немножко – или с ума сойдешь, или точно припустишь неизвестно куда, но уж никак не в штаб. Снова она рядом замаячила, пальнул я, и ее не стало, только в голове полный сумбур с разными словесными издевательствами…
А потом стало полегче. Почуял я штаб. Именно что почуял. Как? Да просто. Уж извините за такую некультурную подробность, но даже при штабе не всегда устроят столько сортиров, чтобы хватило на всех. Там же не только офицеры, но и куча нашего брата. Ну, если рядом окажется лесок, совсем хорошо. А нет леса, все равно приходится как-то устраиваться. Короче говоря, любое достаточно крупное воинское подразделение издали чуется по запаху, сами понимаете, какому. Такая вот житейская подробность, куда от нее денешься? Оправляться-то каждый день надо что солдату, что генералу…
Понял я, что дошел. Голос в голове как-то потихоньку пропал к чертовой матери. Дальше? Дальше я, как положено, сдал пакет по принадлежности. К земляку, конечно же, пошел, и Петька, тут уж будьте уверены, наладился меня накормить от пуза офицерским котловым довольствием. Только я отказался. Чувствовал: в рот не полезет, а если что и съем, тут же вывернет. Изрядно меня начало колошматить, наподобие того, что с большого похмелья, но как-то иначе – хотя приятного и так и так мало. Поэтому я ему соврал, будто с животом что-то и санинструктор наказал сутки ничего не есть. Попросил только водочки – ну, он организовал наркомовскую дозу. Не взяла, как вода, разве что голова стала ясная, не казалось уже, будто в ушах далекое бубненье слышится. Сижу на кухонном крылечке, курю, хорошо мне…
– Что-то тебя и впрямь подкосило, – говорит Петька. – На себя не похож.
– Да знаешь же, как бывает, когда кишки крутит. Свету белого не видишь…
– Что ж они, другого не могли послать?
– А я, дурак, сам напросился, – говорю. – Думал, пройдусь часок-другой, от лесного воздуха все и пройдет. Да не получается что-то…
Он, вижу, верит, кивает сочувственно и с болтовней не лезет.
А меня так и подмывает спросить: «Петь, а в этом вашем лесочке не случалось ли чего такого…»
Я не стал. В конце концов, я сюда, в штаб, до того ходил четыре раза, и ничего со мной не случалось, и здесь я ни разу ни о чем таком не слышал. И потом… Ну, допустим, окажется, что не мне одному тут маячило, а еще кому из штабных… И что? Радость мне от этого? Да я бы рад про все это начисто забыть, не то что других расспрашивать…
– Ты посиди, – говорит Петька. – Раз такое дело, я придумаю… Через часок пойдет машина с продуктами, как раз мимо вашего хозяйства, шофер наш – парень свойский, я с ним договорюсь. Чего тебе на своих двоих назад трястись. Вон, лица нет…
А на мне, точно, наверняка лица нет. Потому что представляю, что мне скоро назад возвращаться – и, уж конечно, не через этот ведьмин лесочек, туда-то я больше ни ногой, но даже и на большак, по которому и машины часто ходят, и бронетехника, и пехота, соваться как-то не тянет…
Петька фыркает:
– Лицо у тебя какое-то… Бабка Усыха сказала б: «Как черта увидал…»
– Кишки, – говорю, – вертит…
А сам смотрю на него и вспоминаю, как он, когда нам всем было лет десять, клялся и божился, что ночью видел, как кузнец на выгоне за деревней, при полной луне, волком перекинулся и убежал в лес. Кузнец этот, сколько себя помню, в деревне считался дружком немытиков, и россказней о нем ходило столько, что в вашу книгу не влезет. Что самое интересное, Петька тогда чуть не до слез обижался, что мы не верим (а никто тогда не поверил, мастера мы были друг дружке заливать), в драку даже лез. И вот теперь думаю я, сидя на крылечке: «А вдруг он тогда не врал?» И думаю еще: «Расскажи я ему сейчас все, он точно не поверит, как мы ему тогда не поверили. Иногда ни в жизнь не поверишь, пока сам нос к носу не столкнешься».
Ну, вернулся я к себе в расположение. Простояли мы там еще с месяц, и все это время мне удавалось так устроить, чтобы в штаб с пакетами отправляли кого-то другого. То занятия у меня неотложные, то держусь подальше от командира…
И знаете, никак не похоже, чтобы кто-то еще на той стежке встретил эту тварюгу. Я оч-чень внимательно присматривался к ребятам, когда возвращались, – нет, никак непохоже. Может, она там пробегом оказалась? А кто ж ее знает, скотину такую, если вообще непонятно, кто она есть? И что ей от меня было нужно – всерьез сожрать хотела или просто забавлялась по своей поганой сущности? И вообще, она это, он или оно какое-нибудь?
Одно скажу: рад-радешенек, что такая чертовщина со мной приключилась один-единственный раз в жизни. Не должно такого быть. Неправильно это. И без того в нашей жизни сколько дерьма с гадостью…
Веселый женский голос
По гражданской специальности я был свежеиспеченный инженер-радиотехник. Если бы не война, разрабатывать бы мне аппаратуру для радионавигации. Но вот тут она, подлая, и грянула. И попал я в августе сорок первого в саперы. Ситуация сложилась так, что один полковник однажды рявкнул: «Ты кто, инженер! Ну и ладненько. Марш саперным взводом командовать». Я заикнулся было о своей специализации, но он и слушать не стал: «Инженер? Значит, должен все уметь! Шагом марш!»
