– Кастусь, я бы тебе не верил… будь у меня чем заместить твою историйку. Но сколько ни ломаю голову, ничего взамен придумать не могу. Сам я ничего такого отроду не видел своими глазами, но наслушался от людей, что в жизни бывают всякие чудеса, в какие и поверить нельзя. От уважаемых причем людей, которые не пустословят и побасенок не плетут… Вот любопытно, что вы скажете, Лев Моисеевич?
Доктор отвечает:
– Пожалуй, я бы сформулировал примерно так же. Сам никогда не был очевидцем каких бы то ни было чудес, но всякое слышал от людей, которым доверял и уважал… Взамен ничего предложить не могу. Немцев отметаю решительно. Во-первых, и они такого пока что не умеют, а во-вторых, даже умей они, зачем?
Командир еще подумал и говорит:
– Вот что, Кастусь… Обо всем помалкивай намертво. Уяснил?
Намертво. В мирное время свободно можно потолковать о разных чудесах, а вот в военное не стоит, я так думаю, смущать людям умы странностями. Каких и быть не должно. Тут столько может оказаться вывертов… Вот, скажем, начнет тебе кто-то нехорошо завидовать: «Я, – будет думать, – месяц в жару валялся, а этот хлопец цветочками излечился…» Это – если поверит. Но скорее всего не поверят, несмотря на наглядность ран высмеивать начнут, дразнить, сам знаешь, как это бывает…
– Понимаю, – говорю. – Молчать буду накрепко.
– Ну вот и ладненько, – говорит он. – Пару недель будешь числиться раненым, ходить на перевязки в срок, как полагается. А там привыкнут, что на тебе, как и раньше, зажило, словно, прости уж, но поговорка такая, как на собаке… Понял, лесомыка?
(Меня так прозвали, Кастусь-лесомыка, чтобы отличать от Кастуся-минчанина и Кастуся-лошадника.)
– Понял, – говорю.
Так все и кончилось. Походил я на перевязки, все привыкли, понемножку и совсем выздоровел. Через год пришли наши, меня забрали в армию как опытного партизана, определили в разведвзвод, и войну я закончил в Вене. Но больше, с тех времен и по сию пору, не случалось со мной ничего необычного. Один только раз…
Чистенькие
Объяснения у меня как не было тогда, так нет и по сей день…
Дело было осенью, в сентябре. Ливни на неделю зарядили такие, что дороги превратились в кисель из грязи чуть ли не по пояс. Тяжелые танки вязли. Когда танк «КВ» увязает в этом киселе и не может двигаться ни вперед, ни назад – это, знаете ли, зрелище. Смотришь и думаешь: «Хорошо, что не ты там за рычагами…»
Местность там была пересеченная, лесистая, горки и холмы не такие уж высокие, пологие, но все равно, технику по ним не пустишь, разве что пехоту. Техника оставалась на дорогах, большей частью увязшая. Уж на что из штаба армии сначала подстегивали, но вот уже сутки как пришел приказ остановиться: поняли, что делу никакими приказами не поможешь, даже если – теперь-то можно – прикажет сами знаете кто. Хотя, наверное, если бы он приказал, двигались бы вперед, пусть по миллиметру в час… А как иначе? Тогда иначе было просто невозможно…
Ну а кавалеристам… Не то чтобы чай с пряниками, но все равно, никак не сравнить с теми, кто мог двигаться только по дороге. Конечно, и склоны по обе стороны мокрехонькие, но все же заросли травой, а это уже не грязь. Вот я и шел с полуэскадроном по склонам, обгоняя пехоту. Кони иногда скользили, пару раз падали, но ноги, на мое везение, ни один не поломал. Конь много где пройдет. Не зря немцы войну начинали с одной конной дивизией, а под конец их было чуть ли не двадцать…
Приказ комполка для меня был нехитрый: выдвинуться на определенную высотку, дислоцироваться там и ждать дальнейших распоряжений. Был намек, что, очень возможно, придется идти в разведку. Немцы от нас оторвались, но далеко уйти не могли, их непременно должно было накрыть той же распутицей, и они где-то точно так же барахтались в грязи. Я не первый год воевал, поэтому по некоторым признакам можно было догадаться, что готовится. Не бог весть какая головоломка, тут может додуматься даже обычный старший лейтенант наподобие меня. В такой ситуации есть одно-единственное решение: послать наш кавполк вслед за немцами, чтобы потрепали их арьергарды. Единственный вид боевых действий, какой способны осуществить в данной ситуации. Дождь с утра перестал наконец, но облака стояли низкие, все небо затянуто. Ни наша, ни немецкая авиация летать не могла, мы неделю не слышали над головой ни единого самолета.
Ну что же, мы шли в указанную точку. Можно было ехать вдоль дороги, но я приказал двигаться метрах в пятидесяти от нее. И правильно сделал, как потом оказалось. Кроме прочего, видели генерал-майора, перемазанного грязью по грудь – только по погонам и можно определить, в каком звании. И на дороге – «Виллис», утонувший наполовину. Очень похоже, генерал ехал по откосу, но в том месте водитель оплошал, и машина скатилась в грязь. Генерал нас сначала услышал, потом увидел и с большим интересом уставился в нашу сторону – но я, каюсь, приказал идти рысью. Ручаться можно, он бы нас заставил вытягивать машину лошадьми. А оно нам надо? Не в опасности как-никак товарищ генерал. С одной стороны, попробуй не подчинись генералу, с другой – генерал-то чужой. Хорошо, предположим, потратим кучу времени, вытянем. А он метров через сто опять в грязь навернется. Вот и проехали мимо. Бывает и так на войне…
Место, где нам приказали дислоцироваться, оказалось, опять-таки везение, совершенно безлюдным. На том пути, что мы уже прошли, примерно с полкилометра от нас не было ни единой живой души – а впереди, судя по тишине, тоже никого не оказалось. Оно и к лучшему. Неловко как-то было бы смотреть, как они там на дороге в грязи бултыхаются.
Часового я на всякий случай выставил, хотя он и был совершенно ни к чему. Впереди на протяжении километров примерно пяти располагались наши передовые части. Авиация не грозила. Разведчиков или диверсантов немцы вряд ли стали бы посылать, отступая, да еще в таких условиях. Но все равно часовой нужен.
Ребята стали прикидывать, как бы сварганить пару костерков, чтобы чаек вскипятить, а обед – сухим пайком. Лес вокруг промок насквозь, но наши умельцы ухитрились бы все же разжечь костры, у нас был немецкий сухой спирт в таблетках, да и пороху из патронов можно подбросить. Чайку горячего очень хотелось.
Четверых я отправил искать хворост более-менее посуше. Остальные остались на месте. А сам я пошел к обочине, стоял на опушке, от меня до дороги было метров пятнадцать поросшего травой пологого откоса. Все равно делать было нечего, вот я и смотрел на дорогу, прикидывал, глубоко ли здесь.
Тут они и появились из-за поворота, двое. Дорога там выписывала крутую дугу, так что видимости вдоль нее в обе стороны было метров по сто, не больше.
Двое. Офицеры. Издали видно, что наши. Шли спокойно, неспешно, по мокрой траве. Увидели меня издали, но шли дальше без малейшей заминки. Еще издали мне в них показалось что-то не так – когда они прошли примерно половину расстояния от поворота до меня, я наконец сообразил.
Они оба были чистенькие. Невероятно чистенькие, будто с парада. Нет, не в парадной форме, в гимнастерках и галифе, с полевыми погонами, но все на них было чистейшее, словно бы даже четверть часа назад отутюженное. Ну безукоризненно чистенькие! Только сапоги – шикарные хромачи у обоих – по щиколотку чуточку грязцой припачканные. А так – все чистейшее, награды сверкают, словно только что зубным порошком начищенные, звезды на фуражках и погонах тоже сияют.
