И вот все же, все же… Не могу я даже теперь объяснить внятными словами свои тогдашние ощущения, но настолько крепко засело во мне тогдашнее убеждение, что они другие какие-то, каким быть тогда, в тот год, на той улице никак не полагалось. Другие, и все тут. Походкой, манерой разговора, движениями раскованными не походили они ни на что знакомое, не вписывались в мой тогдашний жизненный и служебный опыт. Тысячу раз передумал, и до сих пор кажется, что мою версию исключать нельзя. Оставить как вероятность. Я психически здоров, боже упаси. А в книжках про таких вот путешественников было много написано. И сейчас пишут немало. В конце концов, почему бы через неизвестное количество лет не изобрести и такую машину? Строго научным образом.
Одно только не складывается. И много лет чую я некую нестыковку. Далекое будущее, я уверен, будет, безусловно, коммунистическое и светлое. С полнейшим исчезновением самых скверных родимых пятен старины, пережитков и прочего. Неужели же в нашем светлом будущем могут обитать да еще пользоваться машиной времени такие вот субъекты? Вот это единственно, что мою версию малость подсекает. Чтобы в светлом коммунистическом будущем болтались да еще путешествовали в наше тяжелейшее прошлое такие подонки? Которые блокадный Ленинград могут назвать «веселым местечком»? И рассуждать, как им, воспользовавшись лютым голодом, за шоколадку склонять женщин ко всяким гнусностям? В наше время были такие скоты, но чтобы в светлом будущем? Думается мне, если бы там и нашлись выродки, отвергнувшие все святое, уж их бы перевоспитали по полной программе и уж к машине времени ни за что не подпустили бы, таких поганых. В общем, нестыковочка…
Примечание автора. Этот разговор происходил в самом начале восьмидесятых, когда многое, рухнувшее не так уж и много времени спустя, казалось незыблемым. И в светлое будущее многие верили всерьез. Именно с детства воспитанные на светлой фантастике. Вот только не получилось светлого будущего, пресловутого Полдня, получилось такое… И теперь нет ничего удивительного в том, что в машине времени, окажись она все же изобретенной, без особых трудов пролезли бы субъекты такого пошиба, которых описал мой собеседник. С таким именно менталитетом козлячьим…
Красавица панночка
Примерно половину войны, вторую ее половину, вплоть до Берлина, я провоевал в Войске польском. То, что я не поляк, никакой роли не играло. Кроме польских поляков там, положа руку на сердце, служило не только много советских польского происхождения, но и немало было тех, в ком польской крови не отыскалось бы ни капли под самым сильным микроскопом. Не то чтобы полякам совсем не доверяли. Лично я никогда не скажу о них худого слова. И воевали нормально, и в Берлине отметились. И все равно, сами понимаете… Очень уж сложные и запутанные отношения у нас были с поляками, да вдобавок – которую сотню лет. Ну и история с армией Андерса сама за себя говорит. Так что заранее решено было влить туда совершенно надежный элемент. Я, так уж получилось в силу жизненных обстоятельств, оказался, так сказать, в первом призыве. Вызвали меня туда, где все про всех знали, и с ходу обрадовали. Сказали примерно следующее: вы, старший лейтенант, не только офицер с боевым опытом и кандидат в члены партии, но и учитель по образованию, с детства жили бок о бок с поляками, польским языком владеете неплохо. Так что расценивайте ваш перевод в Войско польское как признак особого доверия. Мы, сказали они, порой вынуждены направлять и тех, кто по-польски ни словечка не знает, так что вам и карты в руки.
И действительно. Я лично знал человека по имени Ваня Поляк. Родом он был с Урала, чистокровнейший русак, как получилось, что к его предкам когда-то прилипла такая фамилия, он и сам не знал. Но именно за эту фамилию он в Войско польское и попал. Всякое бывало. Даже кружили втихомолку разные анекдоты. Вот, скажем, перед боем полковой ксендз служит мессу и дает причастие. И уперся один молоденький солдатик: я, мол, комсомолец и безбожник, никаких причастий ни у каких попов принимать не буду! Тогда ксендз ему шепчет на ухо: уж если я, коммунист, старший товарищ, терплю, то и ты разок потерпи, горячая твоя головушка…
Одним словом, наших там хватало. Помните «Четыре танкиста и собака»? Танк «Рыжий»? Среди экипажа – натуральнейший советский воин, причем грузин. Ничего необычного. Иногда попадались и такие экипажи, у которых польского было только форма и белый орел на башне. Много интересного можно порассказать про боевые и мирные будни, но я не о них, а об одном-единственном случае, когда…
Ладно, давайте по порядку. Будни тогда как раз были мирные. Полк наш остановили довольно далеко от передовой, чтобы принять пополнение. Мы уже были на польской территории и объявили мобилизацию. Но вот так уж везло нашему батальону, что пополнение нам почти и не требовалось. Вот у соседей некомплект был процентов до сорока. Там главные хлопоты и начались: принять новобранцев, обмундировать, обучить хотя бы основам строевой и огневой подготовки, попытаться им вдолбить в голову хоть какие-то азы политграмоты… Вот уж там все, от батальонного со штабными до последнего ефрейтора, с ног сбивались. А к нам в батальон пополнения поступило человек тридцать. Распределили по взводам, поручили их плутонговым, по-нашему взводным, – и никаких особенных хлопот.
Наш батальон, конечно, не валялся кверху пузом на солнышке. Есть железное армейское правило: солдат в таких вот ситуациях бездельничать не должен, да и офицер тоже. Чем занять личный состав, толковый командир всегда найдет. И тем не менее жизнь наша по причине вышеизложенного оказалась чуточку ленивее, чем в других батальонах и прочих подразделениях полка. Кое-какое свободное время выпадало, вот только использовать его оказалось, собственно, и не на что. Городок был крохотный, повятовый, по-нашему – уездный. Захолустная дырища, если честно. До войны, рассказывали местные, были кинотеатр и Народный дом, куда на танцы собирались и из доброй дюжины окрестных деревень, но кинотеатр партизаны (так и не знаю, то ли «лондонские», то ли наши») подорвали еще за год до нашего прихода, когда немцы там для своих солдат крутили какой-то новый фильм. А Народный дом наша же полковая артиллерия снесла чуть не до фундамента – когда мы брали городок, там засели какие-то из «ваффен СС» с кучей пулеметов, вот и пришлось, не разводя церемоний…
Лично я, к зависти некоторых, себе развлечение очень быстро отыскал. Рыбалку. Нет, не на удочку: все же не настолько у нас имелось свободного времени, чтобы командир роты мог часами посиживать с удочкой на берегу. Там была речушка, примерно в километре от городка, протекала она через несколько небольших озер, и карась там водился в изрядном количестве. А со снабжением у нас тогда было плоховато, так что это в первую очередь было не развлечение, а хорошая прибавка к скудноватому рациону. Солдатики наши поначалу повадились глушить рыбу гранатами, но комбат это быстро пресек. Ну а у офицера на войне, что уж там, всегда есть кое-какие привилегии, особенно если учесть, что с комбатом я был в отличных отношениях. Да и сам комбат к нам, офицерам, пару раз на карасей в сметане наведывался.
Я ставил «морды». Знаете, что это такое? Отлично. Простая штука, но чертовски эффективная. Никаких постоянных забот не требует – только приходи утречком, доставай «морду» со дна и вынимай рыбку, если попалась. А попадалась часто: я поставил «морды» у того места, где речушка впадала в одно из озер, так что за пять дней ни разу пустым не возвращался, уж на одну-то добрую сковороду всегда набиралось, а чаще на пару-тройку. Немцы, когда отступали, два своих склада успели подорвать, а третий нам достался целехоньким, и там отыскалось несколько мотков отличной алюминиевой проволоки – толстой, как нельзя лучше подходящей для «морды». В детстве мы о такой роскоши и не мечтали, из прутьев плели… А здесь у меня получилось полдюжины преотличных.
