При этом разозлиться как следует никогда не умел.
После гимназии драться приходилось куда реже.
Его однажды, лет в девятнадцать, двое, немногим старше его, пытались ограбить – снять пальто. Артём прикинул шансы и благоразумно решил убежать. Рванул сначала резво, но пальто путало ноги, мешало бегу – вдруг развернулся и с такой силой ударил первого, нагонявшего, что показалось – у того лопнула щека.
Вроде бы не должно было такого случиться, но Артём так убедительно и четко это видел, что сам испугался и побежал в итоге вдвое быстрей.
Ещё он подрался, когда подрабатывал грузчиком. Там был дядька, тоже грузчик, вдвое больше – и он бы Артёма прибил, когда б не был сильно пьян и оттого неряшлив в замахе. Артём сбил о него кулак до крови, но, надсадив дыханье и умаявшись, всё же победил… На работу, правда, не пошёл больше. И так собирался бросать это занятие, а тут ещё с этим бугаём разбираться заново. Хотя в сравнении с тем, что теперь творилось вокруг Артёма, тот случай казался совсем смешным.
В общем, послужной список выглядел не очень убедительным – но не мешал Артёму быть спокойным сейчас.
Вот только он не спал. И ещё этот шрам на виске. Если попадут – и он снова разойдётся? Примут его опять в лазарет? Скорей всего нет. Будет ходить с мозгами наружу, пока все не вытекут.
“А драться с кем? – размышлял Артём. – Неужели с этим в очках? Очки-то он снимет? Хорошо б он вообще не видел без очков”.
Спортивную базу решили делать за монастырём. Возле нового, длинного, ещё без крыши амбара наблюдалась поляна, вроде бы пригодная для игр с мячом; чуть поодаль врыли турник… собственно, всё.
Работали строители – естественно, лагерники: двое – внизу, подавая доски, двое принимали сверху. Десятник, притащив себе откуда-то сена, полёживал внутри амбара и наблюдал. В руках у него был кий, сломанный посередине.
– Здесь будем… – сказал Борис Лукьянович, близоруко осматриваясь: у него с собой была папочка, положить её было некуда.
Он присел на корточки и переписал себе в захватанную грязными пальцами ведомость всех приведённых из двенадцатой роты. Артём заглянул в список – там уже было фамилий тридцать или около того.
– С кого начнём? – спросил Борис Лукьянович и сам тут же выбрал, кивнув Артёму: – Давайте с вас… Говорите, занимались боксом? Насколько серьёзно?.. Впрочем, сейчас увидим… Пиджак, наверное, надо снять? Боксёрских перчаток у нас нет, зато я нашёл вот такие замечательные варежки… Примеряйте. Хорошо? На варежки, в свою очередь, мы приспособим… ру-ка-ви-цы! За неимением спортивного – рабочий инвентарь, хо-хо.
“Какой интеллигентный человек, неужели он сейчас будет меня бить по лицу? – с доброй насмешкой думал Артём. – Раз рабочий инвентарь, дал бы мне черенок от лопаты, всё фора была бы…”
Единственное, что Артёму всерьёз не нравилось, – так это навязчивое внимание строителей, забросивших свою работу и о чём-то пересмеивающихся.
– А что, у вас простой? – спросил Артём десятника: с недосыпа он часто вёл себя как подвыпивший.
– Занимайся своим делом, у них перекур, – ответил десятник недовольно.
– Не обращайте внимания, – сказал Борис Лукьянович тихо. Он вообще был настроен очень приветливо и добродушно, но чувство веского достоинства слышалось за каждым его словом. Артём уважал таких людей.
– Прямо здесь будем? – спросил Артём, когда Борис Лукьянович, тоже надев варежки, а на них рукавицы, бережно снял этими лапами очки и передал их стоявшему рядом лагернику из двенадцатой, выдавшему себя за бегуна и прыгуна.
– Можем выйти на улицу, – сказал Борис Лукьянович, с костным хрустом разминаясь.
Хруст был впечатляющим.
“Если он так хрустит, – зябко подумал Артём, – можно представить, какой от меня сейчас хруст будет стоять”.
Для виду он поскакал на одной ноге, на другой, сразу понял, что его слишком качает, и начал разминать себе шею и голову, будто пытаясь её выкрутить или вкрутить.
“Надо было за бегуна себя выдать, – подумал напоследок Артём. – Хотя бы не стали бить по голове…”
Борис Лукьянович повёл бой неспешно и бережно, только намечая удары. Через полминуты Артём уже успокоился, а через минуту подумал с некоторым раздражением о противнике: “…Так уверенно ведёт себя, словно и подумать не может… что я могу его сбить…”
Неожиданно для себя Артём перешёл в наступление, был встречен прямым в голову, но не унялся и, настырным рывком сблизившись, провёл “двоечку”.
Борис Лукьянович не шелохнулся, а, напротив, с довольной улыбкой кивнул: продолжайте, продолжайте, очень неплохо.
Минуты через три Артём начал уставать.
– Много суетишься, – сказал Борис Лукьянович, по-прежнему стараясь находиться в обороне и предоставляя Артёму поработать самому.
Лагерники, работавшие на крыше, чтобы лучше видеть поединок, переползли поближе.
Понимая, что сил хватит ненадолго, Артём начал откровенно осаждать Бориса Лукьяновича – тот же двигался мягко, руки держал высоко у лица, призывно выглядывая в щель между мощными кистями…
“…Да как же тебя… – повторял Артём, – …да как же тебя достать… да как же… тебя бы…”
Потом воздух в грудной клетке Артёма исчез, и образовалось огромное душное облако, заполнившее разом все внутренности. Артём смотрел вокруг глазами, полными слёз, и, раскрыв рот, мучительно ждал, когда же ему наконец вздохнётся.
Он пропустил всего один, очень короткий и совершенно незаметный удар в солнечное сплетение.
Двое лагерников, смотревших бой, теперь смеялись, а Борис Лукьянович вообще куда-то пропал.
“Надо мной? – подумал Артём с медленной и душной тоскою. – Неужели я так смешон?..”
Он нашёл в себе силы чуть разогнуться и посмотреть в сторону смеющихся. Нет, дело было не в нём, слава тебе… В тот момент, когда Артём пропустил удар, лагерник, сидевший на краю стены, не удержался и упал вниз прямо на десятника.
Борис Лукьянович сразу бросился к ним, испугавшись, что десятник задавлен… но всё обошлось.
Странным образом вместе с воздухом к Артёму возвращался и слух – десятник страшно матерился, – и почему-то обоняние: пахло свежеструганой доской, а раньше и не заметил, – и даже рассудок: он вдруг понял, что Борис Лукьянович, отвлёкшись на падение лагерника, не заметил, в каком плачевном состоянии находился Артём, прямо-таки убитый в грудь.
– У вас что на виске? – спросил Борис Лукьянович, вернувшись; дыхание у него даже не сбилось. – Шрам? Недавний? Ну, ничего, подживёт за полтора месяца. Я старался не бить туда.
“Ты вообще старался не бить”, – благодарно подумал Артём.
Борис Лукьянович сбросил рукавицы, снял варежки, махнул другим кандидатам: пойдёмте теперь вы.
– А мне? – спросил Артём, поспешно сдирая с себя потные варежки и всё ещё не находя воздуха в достаточном количестве. – А что я?.. Можно я с вами пока побуду?
