“Ну и что…” – сказал себе Артём, откусывая хлеб, мажась и собирая свободной рукой икринки, попадавшие на рубаху.
– Я пойду… отнесу в гримёрку ему… – сказал Борис Лукьянович, набирая колбасы, – хлеба уже не было.
“А я ведь пьяный”, – с удовольствием подумал Артём; он не запомнил вкуса ни первого стакана водки, ни второго, но тут вдруг пришла обратная волна, и сразу стало весело и душевно, и в груди образовался ватный, щекотливый, ласковый клубок – захотелось кого-нибудь обнять, и чтоб случилась хорошая песня.
Водка кончилась после третьего разлива, икру из плошек едва ли не вылизали, зелень подъели до последнего лепестка.
Вышли на улицу – солнце покачивалось и дрожало.
Где-то возле кремлёвских ворот раздавались голоса чекистов – они громко матерились, и кто-то кого-то успокаивал.
В келье Артём нарочно вёл себя шумно, надеясь разбудить Осипа, – но безрезультатно.
– Как бы хорошо водочки сейчас ещё рюмку, – сказал Артём вслух. – Или пару пи-и-ива… А, Осип?
Осип даже не шевелился.
Это славное настроение как пришло, так и оставило Артёма в один миг.
Он вдруг ощутил себя избитым, обиженным, взбешённым и жалким одновременно.
– Ненавижу проигрывать! – сказал Артём вслух, пьяный, и пахнущий, и презирающий себя. – Ненавижу! Заплатить Ксиве, чтоб зарезал его? Закончился мой кант! Только начался и сразу закончился! Пусть его Ксива зарежет…
Артёма резко начало тошнить, и он поскорей завалился набок, чтоб уберечь всё то, что доел за чекистами.
Не было сил раздеться. Хотелось плакать.
Артём поискал рукой в мешке возле кровати и достал присланную матерью подушку. Засунул её под сердце, зубами прикусил покрывало, дышал носом, чувствовал влагу под веками.
Всё вокруг было сырое, клубился чёрный туман, в тумане Артём едва различал самого себя, сидящего на кочке посреди огромной воды.
“Если сдвинуться – сразу упаду в воду, утону”, – понимал Артём.
Раздался плеск.
Из тумана выплыла лодка: сначала её нос, потом мягко, беззвучно проскользил борт – и Артём увидел старика, стоящего в лодке. В руках у старика было весло.
Лица его было не различить, только бороду, и высокий лоб, и, кажется, незрячие глаза.
Длинная одежда его по низу была сырой.
В самой лодке плескалась грязная вода. Старик стоял в ней едва не по колени.
“Куда на такой? Утонем…” – подумал Артём. Взял лодку за борт – и с силой подтолкнул её, чтоб плыла дальше.
Остался сидеть один.
* * *
Эйхманис был весёлый, с лёгкого похмелья – по глазам видно, что лёг спать под утро, встал бодрый и деятельный часов в десять, немедленно выпил водки, а когда провожал гостей – выпил ещё, прямо на причале.
Он прискакал к спортсекции, посмотрел, как достраиваются площадка и здание, спрыгнув с коня, о чём-то поговорил с Борисом Лукьяновичем.
– О, Артём, – заприметил Эйхманис. – Хорошо дрался. Я хотел, чтоб ты победил.
Артём почувствовал запах алкоголя – только не застоявшийся и старый, а свежий, ядрёный, как со дна зимней капустной бочки.
– Дело в том, что Артём вышел как замена, – начал пояснять Борис Лукьянович. – У нас есть теперь другой противник в тяжёлом весе…
– Английский шпион который, Роберт? – спросил Эйхманис.
– Да, Роберт.
– А в среднем весе никого? – быстро спросил Эйхманис, глядя на футболистов.
– Пока нет. Но Артём мне нужен при спортсекции, – поспешил добавить Борис Лукьянович, не понимая, куда клонит начлагеря.
– Да ладно, сами справитесь, раз так, – сказал Эйхманис.
Артём похолодел: решалась его судьба, и, кажется, не в его пользу.
Борис Лукьянович молча смотрел на Эйхманиса.
– Со мной поедет, – отрывисто сказал Эйхманис. – Сегодня в командировку. Мне нужны смышлёные, но не каэры. Товар не очень частый! – он засмеялся и тут же чуть скривился: похоже, выпил он вчера много, и похмелье иногда настигало.
– Так что нам делать? – спросил Борис Лукьянович.
– Вам? – переспросил Эйхманис со своими характерными начальственными модуляциями, от которых сразу становилось чуть не по себе. – Ничего, занимайтесь. Артём, идите в свою роту, соберите вещи и ждите на улице. Мне ещё нужно пару человек забрать. Говорят, какие-то чертёжники были в двенадцатой роте? Кабир-шах?
– Да, есть такой, – ответил Артём, лихорадочно пытаясь решить, что случилось: хорошее или дурное?
Гикнув, Эйхманис умчался в сторону кремля.
– Даже не знаю, что и думать, – сказал Борис Лукьянович.
Артём молча подал ему руку, попрощался и пошёл.
Осипа в келье не было.
Разделил имевшиеся деньги на две части: одну с собой взял, другую свернул в трубочку и засунул в материнскую подушку, туда, где нитки разошлись…
Подумал, брать или не брать сухпай.
Остановился на том, что взял картошки и моркови, и соли в коробке, и чая. Скрутил из куска ткани котомку, разложил всё, завернул и приспособил эту котомку на плечо, связав её концы в узелок.
Сменную одежду брать не стал, только пиджак повязал рукавами на поясе и кепку натянул на случай дождя.
Будет удача – накормят и спать положат под крышу.
А не будет удачи… значит, не повезло.
“А кант – он всё равно ко мне вернулся”, – догадывался Артём, всё ещё боясь спугнуть своё везение.
Спел тихонько: “Не по плису, не по бархату хожу, а хожу, хожу… по острому…”
На улице сразу определил, куда идти: у водоосвятительной башни стояли Кабир-шах и его брат Курез-шах, Митя Щелкачов и ещё один незнакомый молодой лагерник.
Чуть поодаль перетаптывался Ксива.
Артём, не обращая на него внимания, кивнул Мите, подошёл к башне и сел на травку.
Эйхманиса ждать долго не пришлось – снова, похоже, выпивший грамм сто, он появился на этот раз пеший, зато в сопровождении Галины и двух красноармейцев, и осмотрел собравшихся.
Все немедленно подтянулись, Артём тоже, естественно, поднялся, заметив, что Ксива исчез, как и не было.
– Здра, гражданин нача… – попытался заорать Щелкачов, но Эйхманис отрезал рукой: не надо.
– Подвода у ворот, грузимся, – скомандовал один из красноармейцев.
– Я его ищу уже несколько дней, – кивнув на Артёма, сказала Галина негромко, но он услышал.
– Что-то срочное? – спросил Эйхманис.
Галя сделала бровями: почему мы обсуждаем это при заключённых.
– Да куда он денется, – отмахнулся Эйхманис. – Потом закончишь свою работу. А то я свою гоп-команду амнистировал. Не с кем мне…
