Смотреть Америку не захотела – ну ее к чертям! В магазины выбиралась пару раз – ничего интересного, у нас все то же самое! Сплошной Китай.
Иногда заказывала на ужин доставку – пиццу или что-нибудь китайское, в коробочках. Катерина, придя с работы, заставала мать спящую под громко орущий телевизор.
Поляк быстро съехал – такая жизнь была ему не по нраву. Катерина говорила Лоре:
– Ну ты бы сготовила что-нибудь! Прибралась! Погладила, что ли!
Уговаривала:
– Поедем в центр, погуляем! Сходим в кино или в музей! Хочешь – пообедаем в кафе!
– Отстань, – отвечала Лора. И принималась плакать: – Я тебе в тягость? Устала уже от меня? Кто у тебя есть еще на свете?
Катька тоже начинала реветь и уходила из дому.
Купить ей обратный билет? Собрать чемодан и отвезти в аэропорт?
На это она пока не решалась. Пока. Понимала, что в Москве мать пропадет сразу. Значит, надо терпеть. Хотя сил уже не было. И так было тошно, хоть волком вой. И еще – она ее жалела. Несчастный человек! Правильно говорила бабушка – так профукать свою жизнь! А теперь она профукивает ее жизнь, Катину.
Мать со стуком поставила пустой стакан на стол:
– Всё, спать.
Катя облегченно вздохнула.
Лора медленно стала подниматься по лестнице на второй этаж – к себе в спальню.
Катя прибавила звук телевизора.
– Мам! – закричала она. – Смотри, Козлик! Скорее! Господи, какой же у него дом!
Репортаж о профессоре Козлике шел из гостиной его дома – в распахнутое окно с колышущимися занавесями врывался ветерок, и позади блестело зеркало океана. Сухощавый и элегантный, профессор сидел в глубоком кресле и, поправляя очки, что-то рассказывал интервьюеру – роскошной молодой блондинке совсем не интеллектуального вида. Возле ног профессора вился золотистый ретривер, и блондинка кокетливо и с опаской гладила его шелковистую шерсть.
– Козлик, мам! Слышишь! Иди скорее! Смотри! – опять позвала Катерина.
Лора, не оборачиваясь, чуть качнулась на ступеньке и покрепче ухватилась за деревянные перила.
– Козлик-шмозлик, – пробормотала она и продолжила шаткое движение вверх. – Дом! Подумаешь, дом! Профессор! Говна пирога! Остались от Козлика рожки да ножки! – пьяно рассмеялась она и наконец скрылась в своей комнате.
– Это от тебя остались! – громко и зло выкрикнула Катька и отчего-то разревелась. – И скоро от меня останутся! – горько всхлипнула она.
Но Лора уже ее не слышала – она крепко спала и, наверное, видела во сне что-то хорошее. Из своей прежней жизни.
Женщины в периоды дефицита и изобилия
Происходило это действо примерно раз в месяц. Не чаще. Чаще мы бы просто не выдержали. Точнее, этого не вынес бы семейный бюджет – тонкий, звонкий и прозрачный. Не выдержали бы наши мужья и любовники. Не хватило бы наших скромных и тайных заначек. И главное – наших нервов.
Итак. Звонила Инеска и торжественно и почему-то шепотом объявляла:
– Сегодня. В час ночи! Как всегда.
Мы начинали нервно и бестолково суетиться, ронять на пол вещи, бить посуду и вообще страшно возбуждаться. Часов до одиннадцати перезванивались и перебрасывались короткими фразами: «Ну что? Как дела? И что вообще слышно?»
Ответы были такими же бестолковыми, как и вопросы.
Муж сидел перед телевизором и поглядывал на меня с легким пренебрежением и… какой-то жалостью. Так смотрят на слегка психически неполноценного родственника. Он уже все слышал, видел и понимал. Ему очень хотелось выпить чаю и улечься с книжкой или газетой в кровать. Но он отчетливо понимал: если он только намекнет… Только недовольно кашлянет или…
Короче, ему не поздоровится.
Не то чтобы он меня боялся! Просто в данном случае его недовольство было бы совсем, мягко говоря, неуместно. Он отлично понимал, что в ответ началась бы слезная истерика (хотя в общем-то я не истеричка!) и обвинение его во всех возможных и невозможных грехах. Потому что я – женщина! И имею право! Хотя бы – так. Так жалко. Так, честно говоря, унизительно и так…. сладко.
Так сладко, что можно этого месяц волнительно ждать, предвкушая. И после этого еще недели две балдеть.
Муж, вздыхая, обреченно смотрит на часы. Свободы и кайфа осталось ровно на час. А потом – в дорогу.
Увы! Живем мы от Инески теперь далеко – минут сорок езды, не меньше. Другой конец Москвы. В двенадцать мы выкатываемся из дому. В дороге молчим. Муж недоволен, я в волнении. Поводов у меня несколько: первое – кто успеет первым. Второе – желаний много, а денег мало. И третье – имеется заначка, которая обязательно обнаружится, что повлечет, естественно, кучу неприятных вопросов и разговоров.
Инеска стоит у открытой двери и смотрит загадочно. Тоже в нерве, понятно. На кухне сидит Ольга и бросает на меня взгляд, полный ненависти. Понятно – у нас один размер, а значит, мы конкурентки. Рядом с Ольгой Наташа. Та тоже мне не особенно рада – у нас с ней совпадает не размер одежды, но размер ноги.
Должна подойти Кетошка. Ей совсем близко – дверь напротив. И она не торопится.
Инеска варит кофе, разливает чай и, как всегда, мила и доброжелательна.
Уводит моего мужа в комнату своей дочери Лили – та, спортсменка, как всегда, на сборах и посему отсутствует. Это очень облегчает задачу.
Милая Инеска несет моему мужу чай с пирогом и свежие газеты. Я могу быть почти спокойна. Влетает Кетошка с полными пакетами мандаринов, орехов и чурчхелы – подарки грузинской родни.
Мы пробуем щедрые дары прекрасной Грузии и как-то отвлекаемся и примиряемся друг с другом. Пока…
Кетошке бояться нечего – она самая плотненькая, мягко говоря. И лапа у нее тоже будь здоров. Так что претендовать она может на косметику, цацки, духи и кастрюли. Ей легче.
Инеска тоже везука. У нее сорок второй размер и конкурентов нет. На косметику и духи у нее аллергия. Золоту она предпочитает серебро, и вообще, Инескина сестра живет в Париже, так что ей куда легче.
Хуже всех – Ольге и Наташе. Ольга никогда не была замужем и потому в постоянном поиске, оттого и нервничает больше всех.
У Наташи «никчемный, но муж» и свеженький полюбовник, и ей тоже надо соблюдать статус-кво.
Я понимаю, что надо быть гуманней. В конце концов, у меня семья и муж, который утверждает, что любит меня любой – в косметике и без, в советском белье и… В самовязаном свитере и собственноручно пошитых мною брюках.
Вранье. Вранье и экономия. Нет, он вовсе не жлоб. Он – мужчина. И на такие французские духи, югославский лак для ногтей, австрийские сапоги и чешское белье, он считает, тратиться бессмысленно и неразумно.
Счас! А если он увидит кастрюли с цветочками или занавески-ришелье…
