Свердловск запрессовали в шаблон: отформатировали под типовой советский город, в котором за индивидуальность отвечает лишь культурное наследие, а оно рассеяно и никак не выявлено. Для обывателя Свердловск затерялся среди других городов, названных в честь героев партийного пантеона: Ульяновск, Дзержинск, Будённовск, разные там Киров, Куйбышев, Калинин, не говоря уж о Ленинграде. Что обыватель мог сказать про Свердловск? Чё-то где-то на Урале. Вот и всё.
Фантазия рисовала какие-то смутные и грозные картины. Дымящиеся трубы. Чёрные потоки людей в спецовках по рассветным улицам утекают в проходные. Уралмаш огромными ковшами льёт жидкую сталь, озаряя стены цехов. Из ворот завода с рокотом выезжают танковые колонны. В котлованах грузно ворочают решетчатыми стрелами гигантские шагающие экскаваторы. Композитор Родыгин сидит на снарядном ящике, играя на гармони песню про уральскую рябинушку: «Треплет под рябиною ветер без конца справа – кудри токаря, слева – кузнеца…»
А каким в реальности был город Свердловск во второй половине семидесятых и в первой половине восьмидесятых, то есть во времена «развитого застоя», как раз в те годы, когда Свердловской областью руководил Борис Ельцин? Большой город, окружённый фантастическими конструкциями индустриальных комплексов и панельными заборами спальных кварталов. Вдоль горизонта плыли заводские дымы. Жилые массивы вдруг переходили в промзоны, чудовищные по масштабу, а пространство города расчленяли клинья лесопарков и прудов.
Все города СССР, кроме Москвы и Ленинграда, выглядели малолюдными и низкими, особенно по нынешним меркам: без подсветки, без рекламы, без автомобильных пробок. В первые десятилетия советской власти архитекторы с энтузиазмом загромоздили Свердловск зданиями конструктивизма и превратили город в мировое собрание этого стиля, а на излёте эпохи динамика и энергетика конструктивизма поддержали типовую панельную застройку, и город не казался монотонным и однообразным. Статусные объекты центра вычленялись из среды неоклассикой, словно посреди скороговорки футуристов вдруг начинал звучать гекзаметр.
Свердловск называли «столицей Урала» – в такое определение вкладывался некий историко-географический смысл по принципу «елей вместо прав», однако и на деле Свердловск обладал чертами столичности. На улицах звенели жёлто-красные трамваи «Татра», как в Москве, а не красно-белые вагоны из Усть-Катава, как в Тагиле или Челябинске. В 1967 году Свердловск стал «миллионером».
Областные города имели университеты и набор вузов, как в абитуриентском стишке: «Ума нет – иди в пед, стыда нет – иди в мед, ни тех ни тех – иди в политех». В Свердловске в придачу к обязательному комплекту ещё были горный, архитектурный и юридический институты плюс СИНХ – институт народного хозяйства. Так же и с театрами: сверх ассортимента из драмы, оперы, ТЮЗа и кукольного здесь работал Театр музыкальной комедии. Наконец, в Свердловске выходил зональный литературный журнал «Урал», традиционный «толстяк», а в пару к нему – любознательный и молодёжный «Уральский следопыт».
При «оборонном» характере города казалось немного зловещим, что здесь расположен УНЦ – Уральский научный центр, региональный отдел Академии наук. Хотя город жил мирно. Даже когда в 1979 году из секретного института сбежала сибирская язва и убила 64 человека, эпидемия не вызвала паники. Свердловчане знали: это издержки ситуации. Город и гордился, и тяготился своим значением, своей закрытостью от мира. Из иностранцев в Свердловске бывали в основном чехи: Свердловск был побратимом с Пльзенем, а Уралмаш имел связи с машиностроительной компанией «Шкода». Ну и ещё – в силу странных завихрений международной дружбы СССР – в Свердловске было много монголов.
В 1973 году, к 250-летию города, свердловчане получили Исторический сквер на месте старого завода. Старая заводская плотина, которую в городе любовно называют «Плотинка», стала любимым местом прогулок, детишки лазали по огромным каменным глыбам – образцам горных пород Урала. В том же году впервые отпраздновали День города. В 1977-м – сдали новое здание ТЮЗа. В 1980-м – новое здание цирка с удивительным «структурным» куполом. В 1982 году власть въехала в высотный Дом Советов, который был символом могущества КПСС, а не Советов; эту неудобную башню, на треть занятую шахтами лифтов, ехидные горожане тотчас прозвали «членом партии». В 1983 году открыли Дом кино и затеяли строить телебашню.
На 9 Мая и 7 Ноября многотысячные демонстрации с флагами и лозунгами ходили по проспекту Ленина через Плотинку на площадь 1905 года. Влюблённые катались по городскому пруду на взятых в прокат вёсельных лодках. В ЦПКиО под музыку крутились громоздкие карусели и колесо обозрения, посвистывала детская железная дорога. Пафосные премьеры проводил киноконцертный театр «Космос», а на высокой веранде его ресторана под ВИА танцевали девушки советской элиты, смущая атлетов-комсомольцев на стадионе «Динамо». Элита жила в новых кварталах в районе Октябрьской площади, а дети бонз учились в престижной школе № 9.
Советский город Свердловск. Проспект Ленина в 1982 году
Как достопримечательность свердловчане показывали приезжим ресторан «Уральские пельмени», но обычные люди туда не ходили: дорого. Богема слушала джаз в ресторане «Океан», а когда было не до джаза, то похмелялась в ресторане «Серебряное копытце», который называли просто «Копытом». Лакомки обожали пышечную на улице Свердлова. Интеллектуалы посещали заседания киноклуба в «Автомобиле» – ДК «Автомобилист», который потом окажется Троицким собором. Первые экстремалы-скейтбордисты тренировались на пандусе Дворца культуры Уралмашзавода, причём скейтборды по схемам из журнала «Юный техник» тайком на работе изготовляли мастера-самородки экспериментального цеха Уралмаша.
Пацаны ходили в кинотеатр «Октябрь» на стереокино, правда, несколько лет подряд в стерео показывали только скучный фильм «Ученик лекаря», и веселее было рассматривать зал, где все зрители сидели в очках – ваще уржёшься! Зимой с трамплинов на Уктусских горах летали лыжники. Летом советский средний класс на своих «москвичах» и «жигулях» отправлялся на пикники на светлое озеро Балтым, а народ попроще на автобусах трясся до озера Шарташ. Обкомовские «Волги» грузно катили на дачи за заборами Малого Истока, а отвязные студенты и ПТУшники на трамваях гоняли на пляж у ВИЗа, Верх-Исетского завода, где на фоне циклопических заводских градирен самые смелые девчонки загорали топлес.
Молодёжь из области тянулась в города, на селе оставались одни старики, и многие деревни вокруг Свердловска превращались в дачные, заселённые летом более-менее состоятельными горожанами. Набитые битком электрички и автобусы развозили дачников по их скромным владениям. Но воскресными днями больше всего народу ехало до станции Шувакиш. Там гомонил обширный рынок, где продавали импорт и дефицит: джинсы, кроссовки, дублёнки, косметику, аппаратуру. В лесочке поблизости располагалась легендарная «туча» – продажа и обмен виниловых грампластинок. Размах оборота, жажда наживы и потребления, ажиотаж и компетенция участников торжища развеивали все советские идеалы.
А что знали о Свердловске в СССР? Знали про Уралмаш – «завод заводов», но больше в контексте ударных строек эпохи индустриализации. Знали сказы Бажова, хотя понимали их конъюнктурно: будто бы Бажов погружал классовую борьбу в глубину времён и облекал в сказочную форму, тем самым превращая её в некий изначальный национальный миф. Знали Свердловскую киностудию, которая сняла экзотические фильмы про Угрюм-реку и приваловские миллионы. Знали завод «Уральские самоцветы», который производил недорогую ювелирку с камешками – она радовала не столько глаза, сколько патриотические чувства. Знали и другие «Уральские самоцветы» – фабрику недорогой парфюмерии, которая тоже больше радовала патриотические чувства. Знали непобедимую волейбольную команду «Уралочка» и её тренера Николая Карполя. А вот Бориса Ельцина, первого секретаря Свердловского обкома партии, в середине восьмидесятых ещё не знали.
