В общем, для «афганцев» Касинцев заменил идею братства на идею братков. Но при таком раскладе СО РСВА вступало в войну с ОПГ «Уралмаш». И «Уралмаш» жёстко и технично свалил «афганского» лидера. Весной 1994 года Касинцев попал за решётку; в июне в милицию позвонил провокатор и сообщил, что в областной больнице заложен фугас: если Касинцева не отпустят, то погибнут неповинные люди. Вскоре в больнице нашли бомбу – канистру с детонатором и зажигательной магниевой смесью. После такого фортеля Касинцев лишился доверия «афганцев».
Через пару месяцев он вышел на свободу до суда, но «афганцы» отстранили его от руководства СО РСВА – тем самым Касинцев потерял возможность бросить «афганскую» пехоту на войну с уралмашевцами. А 26 октября 1994 года грянул финал «эры Касинцева»: Касинцев с телохранителями вышел из своего подъезда, помахал жене рукой, уселся в «жигули», поехал – и влетел в скрещенье трёх автоматных очередей. Кинжальным огнём киллеры ударили из-за деревьев сквера и из окошка подвала. Мало кто сомневается, что убийц прислал «Уралмаш», но «афганцы» не стали мстить за дискредитированного и разжалованного командира.
Кафе «Эркас»
5 августа 1995 года торжественно открылся мемориал «Чёрный тюльпан». На площади Советской Армии сидел, уронив голову, огромный стальной парень в берцах, жилете-разгрузке и с калашом в руке. Пилоны изгибались над ним, как рёбра фюзеляжа транспортного самолёта. На пилонах были начертаны имена 240 солдат, что не вернулись из тех далёких гор, красных понизу и синих сверху.
Владимир Лебедев, первый лидер «афганцев», понял, что «Чёрный тюльпан» – это памятник ещё и погибшей «афганской идее». Идея и сам Лебедев уже не были нужны «афганцам». В председатели СО РСВА они выбрали не Лебедева, а бывшего пулемётчика, тогда бодибилдера, Евгения Петрова.
Если Касинцев перевёл движение «афганцев» в криминал, то Петров вывел в бизнес, но в пути «афганский бизнес» потерял самих ветеранов. Экономической базой «афганцев» в первую очередь была толкучка на Сортировке, которая в 1995 году превратилась в ЗАО «Таганский ряд». Ныне это огромный торговый комплекс, говорят, третий в России по масштабу. «Афганцы» как бы передали этот ресурс некой управленческой команде из бывших офицеров. А офицеры лепили бизнес по российским правилам, а не по «афганским» – то есть укрепляли свои позиции во власти и в криминале через бабло, а не через агентов «афганского братства».
Для поддержки ветеранов в 1997 году при ЗАО открыли благотворительный фонд «Таганский» – это и была выплата простым «афганцам» за «первоначальный капитал». Евгения Петрова взяли на короткий поводок: на него завели уголовное дело за бытовое злодеяние 1994 года, но хода этому делу пока не давали.
Ход дадут в 2000-м, когда Петрова из «качалки» увезут сразу в СИЗО и промурыжат там целый год. За Петрова заступится московское руководство РСВА, но в СИЗО Петров определится с приоритетами и, выйдя на свободу, в 2003 году объявит Свердловское отделение РСВА отдельной от РСВА структурой. Московские лидеры потеряют возможность влиять на «афганский бизнес» в Екатеринбурге.
Без своей идеи и бизнес-базы сообщество «афганцев», некогда сильнейшее в стране, превратится в обычную общественную организацию, которых много.
Памятник «Чёрный тюльпан»
А Владимир Лебедев в 1996 году вступил в борьбу за пост председателя СО РСВА и за контроль над «Таганским рядом». Лебедев поссорился с Петровым и даже подал на него в суд, но проиграл. В конце 1996 года у Лебедева в качестве предупреждения сожгли машину. В ноябре 1997-го у Лебедева взорвался другой автомобиль. Но прапорщик Лебедев не испугался. В Афгане он водил бензовозы через страшный перевал Саланг, и там одной душманской пули хватило бы, чтобы превратить цистерну и прапора в облако плазмы. Лебедев продолжал битву за ресурсы, необходимые для возрождения в Екатеринбурге «афганской идеи».
19 августа 1998 года Владимир Лебедев вышел во двор своего дома № 23 по улице Красноуральской, чтобы прогулять собаку. Сзади беззвучно приблизился парень в бейсболке, поднял руку с пистолетом и дважды выстрелил Лебедеву в затылок, а когда Лебедев упал, сверху вниз забил в висок контрольную пулю.
Лечение зубов человеку-невидимке
Художник Александр Шабуров
Время было такое. Каждый становился тем, кем смел: молодой инструктор горкома комсомола, живущий с мамой в однушке где-нибудь на ВИЗ-бульваре, оказывался долларовым миллионером; рабочий парень из какой-нибудь общаги на Эльмаше оказывался гангстером. А вот Александр Шабуров, фотограф областного морга, стал гением. Таланта предъявлять ему не потребовалось, хватило справки, что по астрологическому прогнозу все созвездия Зодиака указывают на Шабурова пальцами и другими конечностями. Шабуров сам и сочинил себе этот прогноз.
Он не был ни психопатом, ни шарлатаном. Он и вправду был художником. Но акционным, а не традиционным. Прославленная рок-революцией социальность искусства осталась в прошлом. Общественные и художественные практики теперь демонстрировали оголтелый эгоцентризм и доморощенное самопродвижение. Новые русские извлекали из таких практик конкретную выгоду, а художники просто кривлялись, надеясь, что за их базар тоже кто-то ответит.
Александра Шабурова, выпускника Свердловского художественного училища, сбил с панталыку Старик Букашкин. Народный Дворник превратил собственную жизнь в сплошную арт-акцию, одинаковую на всей её протяжённости, а Шабуров собственную жизнь переформатировал в каскад арт-аттракционов. Потом он растолкует свою технологию и свои воззрения на искусство: «Родился – хэппенинг, женился – перформанс, переехал на новую квартиру – инвайронмент!»
Он ничего не стеснялся, его ничего не смущало – ни в одном глазу. Он ходил по улицам и расклеивал листовки с лозунгами «Моя красота спасёт мир», по тыще в неделю. Узнав про Марию Дэви Христос, мессию секты «Белое братство», он изготовил фотоиконы «Шабуров Саша Христос», а заодно – ну, чтобы два раза не вставать – и свои портреты в образе Нефертити в короне фараона. А фиг ли.
Он вызывал огонь на себя и жёг классиков. Написал «Сокращённый вариант романа Л. Толстого “Война и мир”»: эпопея усеклась до фразы, сноски и номера страницы. Он составлял «перечни окружающих меня предметов»: они звучали как гомеровский список кораблей. Он выставлял свои фотографии, которые сделал, не снимая крышки с объектива: на таком фоне Малевич с его «Чёрным квадратом» казался ретроградом и ортодоксом. В спортзале гимназии № 9 он организовал музей русского супермена Ивана Жабы, эдакого Бэтмена из «лягушки-царевича».
Александр Шабуров в те грозные годы был одновременно смешон и велик: весь какой-то взъерошенный, серьёзный, испуганный собственным подвигом. Он был вездесущ, неутомим и неукротим. Его эгоизм был тотальным и героическим. Через 10–15 лет его перформансы окажутся нормой самопрезентации поколения Web 2.0: Шабуров предвосхитил культурную эпоху. Он конфузил общество, хотя не матерился и особенно-то не похабничал. Статусные явления и важных господ он поверял своей ничтожностью, и выяснялось, что вся эта помпезность – пшик.
