Парень поднял голову и посмотрел на нее.
– Что? – спросил он.
– Ты поступил дурно, – сказала старуха.
Парень молчал, выжидательно глядя на нее. Морщинистые губы Элинэ задрожали. Она облизнула их сухим кончиком языка, хрипло вздохнула и заговорила снова.
– Ее душа ушла слишком далеко, Пакин. Она заблудилась в низшем мире. И это плохо. Слышишь, Пакин?
– Да, бабушка Элинэ, я слышу тебя, – тихо отозвался парень.
Дряблые, морщинистые щеки старухи дрогнули.
– Духи гневаются, Пакин, – сипло произнесла она. – Они говорят, что ты не должен был приносить ее сюда.
– Я не мог иначе, – сказал на это парень. – Она умирала.
– Все умирают, – проговорила старуха. – Звери умирают. Рыбы умирают. Люди умирают. Все время умирают.
Парень долго молчал, а затем негромко произнес:
– Волки-призраки.
– Что? – сипло сказала старуха.
– Я видел их следы. Они не тронули ее. Я посчитал это добрым знаком.
– Ты не должен был вмешиваться, Пакин. Духи мстительны. Убьют тебя на охоте, заберут твою силу и молодость, отнимут будущее потомство. Нужно ждать знака из Верхнего мира.
Старуха сглотнула слюну так, что ее тощий кадык дернулся, как птичья голова, затем сипло проговорила:
– Я хочу выпить водки. Подай мне водки.
Пакин встал и вышел на улицу. Вскоре он вернулся, держа в руке грязную стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью, заткнутую притертым куском коры. Открыл бутылку и протянул старой Элинэ. Он взяла бутылку тощей рукой, поднесла к запавшим морщинистым губам и сделала глоток.
– В этой женщине есть сила, – задумчиво сказал Пакин. – Албас это почувствовал. И я это почувствовал.
– Ты не знаешь, что это за сила, – возразила старуха.
– Но духи оберегают ее.
– Ты не знаешь, какие это духи, – снова возразила старуха. Она отпила еще один глоток и закашлялась. – Хорошая водка! Хорошо продирает! – похвалила старуха. – Выпьешь сам?
– Нет, – отказался парень. – Я не люблю.
– Чудной ты, Пакин. – Старая Элинэ вздохнула. – Ладно. Помоги мне сесть.
Парень помог старухе усесться на кровати.
– Когда вернется Тайча? – спросила она. – Мне нужны коренья.
– Обещала до темноты.
Не успел он закончить фразу, как дверь избушки открылась и через порог перешагнула стройная девушка. На вид ей было лет семнадцать. Черные длинные волосы, заплетенные в косы, красивое смуглое лицо, раскосые глаза – не то карие, не то темно-серые. Одета девушка была в замшевую длинную куртку с меховой оторочкой и мягкие сапожки из оленьей шкуры.
Войдя в избу, Тайча улыбнулась Пакину и старой шаманке.
– Бабушка Элинэ, я принесла коренья, которые ты просила!
Тайча поставила на полку березовый туес-пайву, доверху набитый кореньями. И тут она увидела, что на кровати Пакина кто-то лежит.
– Кто это? – спросила девушка звонким удивленным голосом.
– Белая женщина, – ответила Элинэ, отпила еще глоток водки и вытерла губы грязным рукавом шерстяной кофты. – Пакин нашел ее у моста. Белые люди хотели ее убить и сбросили с моста на камни. Волки напали на злых людей. Пакин видел в лесу следы хызылов. Они не тронули беловолосую женщину, и Пакин считает, что это добрый знак. А я – нет.
– Хызылы? – удивилась девушка. – Волки-призраки?
– Да, – сказал Пакин. – Их было двое.
Тайча подошла к кровати и с любопытством посмотрела на девушку.
– У нее белые волосы, – произнесла Тайча. – Я хотела бы быть такой, как она.
– Какой? – усмехнулась старуха. – Мертвой?
– Нет. Красивой!
Пакин забрал у шаманки бутылку, вновь заткнул ее корковой пробкой.
– Принеси солонину, – распорядилась старая Элинэ.
Тайча не отозвалась и не шевельнулась, она продолжала с любопытством разглядывать беловолосую девушку. Пакин тоже смотрел на нее.
– Тайча! Пакин! – тонко взвизгнула старуха.
Девушка вздрогнула и повернула голову:
– Иду, бабушка!
И, как птица, выпорхнула из душного жилища. Пакин что-то пробормотал, повернулся и вышел из избы за ней. Старуха посмотрела им вслед, потом перевела взгляд на беловолосую девушку и сипло проговорила:
– Я не знаю, кто ты. Но духи знают тебя. И они мне скажут. Если ты пришла, чтобы причинить нам зло, – я перережу тебе горло. Слышишь?!
Беловолосая, лежащая на топчане Пакина, тихо застонала. Веки ее задрожали, а затем – медленно, с трудом – приоткрылись.
3
На премьерный показ нового фильма пришел весь московский бомонд. Руслан Шуравин выбрался из машины и тут же попал под прицел видеокамер.
Из толпы вывернулся известный телерепортер и сунул Шуравину под нос микрофон.
– Руслан Маратович, несколько недель назад вы понесли тяжелую утрату – потеряли жену! – затараторил телерепортер. – Скажите, этот удар судьбы помог или помешал вам в работе над картиной, которую вы сегодня презентуете?
Шуравин сдвинул брови, но не сурово, а скорей страдальчески.
– Я бы не хотел сейчас говорить на эту тему, – сказал он в микрофон. – Мне все еще очень тяжело.
– Дина Борисовна объявила всем о том, что вы разводитесь! – снова затараторил телерепортер. – И о том, что вы…
Шуравин дал знак охранникам, и те быстро оттеснили телерепортера. Шуравин пару секунд молчал, соображая, как ему поступить – пропустить вопрос поганца журналиста мимо ушей или же дать ответ. Затем облизнул пересохшие губы и громко проговорил, обращаясь ко всем журналистам сразу:
– Я не хотел бы это сейчас обсуждать. Но скажу… просто чтобы отмести в дальнейшем все спекуляции на эту тему. У Дины был очень тяжелый период. Можно даже сказать – личностный и творческий кризис. А я оказался недостаточно внимателен, чтобы заметить это вовремя. И в том, что с ней произошло, несомненно, есть и моя вина.
Он опустил голову и под крики журналистов и вспышки фотоаппаратов быстро зашагал к стеклянным дверям кинотеатра.
Первой, кого он встретил в фойе кинотеатра, была жена министра, а по совместительству – страстная покровительница российского искусства Ольга Бачевская. Высокая, носатая, с толстой обнаженной шеей, разодетая, как новогодняя елка.
– Привет, Руслан! – пробасила она, улыбнувшись Шуравину.
– Здравствуй, Оля!
Они приветливо расцеловались.
– Я рада, что ты снова занялся творчеством, – произнесла Бачевская, сочувственно глядя на Руслана Маратовича. – Несмотря ни на что.
