А спустя два часа я уже сидела на довольно-таки удобном стуле в огромной, продуваемой ветром фуре и старалась не думать, сколько тысяч километров отделяют меня от далекого Мюнхена. Я позвонила Соне и вполне спокойным голосом сообщила, что еду нелегально, у меня не в порядке документы, спустя тридцать часов я должна быть в Германии. Ей понадобилось время, чтобы переварить полученную информацию, а мне – чтобы представить себе девушку, которой мог бы принадлежать этот низкий встревоженный голос. Она перезвонила сама и задала несколько вопросов. Я объяснила ей, что у меня просрочена виза, я нелегально живу в Болгарии. И я не могу лететь самолетом. Она сказала, что, когда я пересеку территорию Румынии, у меня перестанет работать болгарская телефонная система, и тогда мы вряд ли сможем связаться. На это я ответила ей, что у водителя есть немецкая сим-карта, я с ним обо всем договорилась, и, когда мы будем подъезжать к Мюнхену, я ей позвоню сама. Странное дело, но я, включившись в эту игру, и сама уже начала воспринимать Соню как свою давнюю подругу. Жаль, что это обман и меня там никто не ждет.
Но пока что мы ехали. Я то спала, то просыпалась, слушая шум ветра и плотнее укутываясь в толстый болгарский вязаный плед, который дал мне симпатичный водитель. Перед границей с Румынией, в городе Русе, мы перекусили в придорожном кафе – ставшими привычными мне, русской девушке, кюфте (котлеты, в которых сои куда больше, чем мяса), и салатом из капусты. Кофе, как обычно. Водитель сказал, чтобы я сидела смирно и ничего не боялась. Но легко сказать! Конечно, я переволновалась. Мы стояли очень долго, грузовые машины, как правило, едут гораздо медленнее легковых – их проверяют. Спать было невозможно, я вслушивалась в звуки за стенами фуры и, когда слышала, что к машине кто-то приближается, пряталась за огромным картонным ящиком. Когда же я поняла, что подошла наша очередь пройти проверку, я почти перестала дышать. Прижалась к стене и подумала, что совершила очередную в своей жизни ошибку – мне не стоило ввязываться в это опасное мероприятие! Куда комфортнее я чувствовала бы себя в своем доме, у печки. Лучше бы я позвала Тайсона в кухню и поговорила с ним на его собачьем языке, чем объясняться с какой-то непонятной Соней, которая, кстати, услышав впервые мой голос по телефону, не выразила ни капли восторга по поводу моего ожидаемого приезда. Она даже не оценила мой порыв (вернее, порыв моей тезки – Натальи Вьюгиной, своей лучшей подруги детства), которая собралась в шенгенскую зону без единого нужного документа. Может, она уже сто раз пожалела о том, что пригласила меня (ее) к себе? А вдруг ее проблема рассосалась сама собой, а она уже выслала мне сгоряча пять тысяч евро?! И такое могло случиться. Но сказать мне: ты, мол, подружка, повремени-ка с приездом, давай увидимся как-нибудь в следующий раз, у нее духу не хватило. Вот она и поджидает меня со смутным чувством раздражения и разочарования.
Меня никто не обнаружил, и мы поехали дальше. От страха меня затошнило. Я даже попросила водителя остановиться, чтобы не испачкать фуру.
– Это нервное, – сказал водитель с сочувствием и протянул мне бутылку с минеральной водой. – Там, в коробке, два одеяла, постели на пол, может, лежа тебе будет удобнее? До следующей границы шестьсот километров, это приблизительно десять часов.
Я вдруг поняла, что он на самом деле отлично говорит по-русски.
– У меня мама – русская, – объяснил он. – Да не дрожи так! Говорю же – проскочим! Я таких, как ты, пачками возил.
Он даже не понял, что обидел меня, записав в потенциальные проститутки.
– А почему твою машину почти не проверяют?
– Они меня знают, – загадочно ответил он, и я поняла, что то, чем он сейчас занимается, – это тоже своего рода бизнес, и служащие границ стран – членов Евросоюза – такие же смертные, и им тоже хочется есть…
Границу между Румынией и Венгрией я проспала. А когда мы въехали в Австрию (вот тогда-то я почему-то по-настоящему струхнула, и у меня, по всей видимости, поднялась температура), Николай, так звали водителя, остановился в чудесной кофейне, где кофе в изысканных фарфоровых чашках с молоком в кувшинчиках подавали одетые в белые кружевные переднички девушки. То, что под передничками у них были джинсы, нисколько не портило общую картину стилизации. Картину портила я – со своим зеленым лицом и потемневшими от страха и волнения глазами. Таким чудовищем я увидела себя в чистеньком, пахнувшем цветами туалете кофейни. Благополучно облевав роскошный белоснежный унитаз, я вернулась в зал, где Николай с напарником пили кофе, отпила несколько глотков кофе и вернулась в фуру, на свое собачье место – за коробку. Мне вдруг стало нестерпимо жаль себя. Я подумала, что так недолго и помереть в этой фуре, где-нибудь на границе с Германией («Наташа, границы между Австрией и Германией, слава богу, нет!»). Откроет Николай фуру, позовет меня, а в ответ – тишина. Отодвинет коробку, а там – я. Вернее, мое тело. Спрашивается, и какой смысл мне было зализывать раны в глухой Страхилице под заунывное пение ходжи из соседнего села Черна и готовить себе луковые маски, восстанавливающие волосы, если судьба уготовила мне жалкую смерть в грузовой фуре?!
Тихонько скуля и вспоминая наши жаркие объятья с Тони, его улыбку, его глаза, полные невыразимой любви и тоски (да он просто с ума сходил, когда понял, что его мать им манипулирует!), его полные нежности письма и эсэмэски, я и вовсе начала подвывать. Как такое могло случиться, что мать, видя, как сильно ее сын любит русскую девушку, воспринимала ее в первую очередь как источник наживы, объект для своего грязного бизнеса? Нет, все-таки Роза никогда не была матерью Тони! Скорее всего, он достался ей каким-то другим, случайным образом: может, его просто подобрали где-нибудь на дороге.
Европа проплыла мимо меня, точнее, я миновала Румынию (так и не увидев «Букорешт» (Бухарест), Венгрию (так и не попробовав знаменитого гуляша); правда, в Австрии все же мне удалось выпить пару глотков кофе.
Фура должна была проехать через Мюнхен, оставить там половину груза и отправиться дальше. Но это меня уже не касалось. Когда мы ехали по пригороду Мюнхена, Николай остановил машину, открыл дверь моей временной тюрьмы и сказал:
– Ты жива? На, звони. – И протянул мне телефон. – Что-то ты совсем зеленая, Наташа!
Номер телефона Сони я выучила наизусть. На всякий случай. Позвонила. Она откликнулась тотчас, видимо, ждала моего звонка.
– Соня, мы въезжаем в Мюнхен.
– Отлично, – ответил мне с оживлением ее хрипловатый низкий голос. – Поезжайте по Карлштраубе, и пусть он высадит тебя на перекрестке с Люсенштраубе. Я тебя там найду. На всякий случай – я буду в черной «BMW», выйду из машины, и ты легко узнаешь меня по красному берету и шарфу. Ну что, до встречи, подружка?
– До встречи, – пробормотала я, чувствуя, что теряю последние силы. Если на дорогу я эти самые силы как-то распределяла между странами Шенгена, то сейчас, когда мне предстояло самое важное – встреча с Соней, у меня их просто не осталось. Что будет со мной, если она, увидев меня и обнаружив, что я – совершенно другой человек, которому она, в отличие от моей тезки, довериться не может, скажет, чтобы я отправлялась обратно, в Болгарию?
