Я попыталась прикрыться одеялом, но Иван решительным жестом отбросил одеяло прочь. Оно упало на пол.
— Послушай, а ты красивая.
— Отпусти меня.
— Не могу.
Уголовник прижал меня к себе и ущипнул за сосок.
— Грудь у тебя клевая. Я уже тысячу лет бабу за сиськи не мял.
Я задрожала и закрыла глаза.
— Ты меня не бойся. Когда со мной по-хорошему, я смирный. Лучше расслабься и получи удовольствие.
Но я не собиралась получать удовольствие. Я со всей силы ударила бандюгу по лицу, а потом стала лупить по чем попало.
— Ты чо?! — попытался он отгородиться от меня руками.
— Ничо! Ты что себе позволяешь, хрен моржовый?! Я порядочная женщина! Трахаться хочешь, так иди проститутку сними!
— Я с проститутками не сплю. Я сплю с нормальными женщинами!
— С нормальными женщинами спят нормальные мужчины!
— А я, по-твоему, ненормальный?
— По-моему, ты вообще не мужчина! По-моему, ты урод!
Видимо, мои последние слова вывели уголовника из себя. Он заревел, словно зверь, и, схватив меня за плечи, принялся со всей силы колотить о стенку.
В этот момент свершилось невероятное. Послышался громкий выстрел — и злобное мужское тело упало с кровати на пол. Я увидела перепуганного деда Герасима, держащего охотничье ружье.
— Дед, ты?
— Я, дочка, я.
— А ты как выбрался-то?
— Так чего ж не выбраться. Мой подпол. Я его сам устроил. У меня там еще один выход был, только его сначала разобрать нужно было. Хорошо, что успел, дочка. Он с тобой ничего плохого не сотворил?
— Не успел.
Я бросилась к деду Герасиму на шею и дала волю чувствам, разрыдавшись на полную катушку. Дед накрыл меня одеялом и, не выдержав, прослезился сам.
— Успокойся, дочка. Самое страшное уже позади, успокойся, милая.
Я наконец успокоилась, вытерла слезы и сказала, мешая слова со всхлипами:
— Отвернись, дед. Я оденусь.
Дед Герасим отвернулся и наклонился над трупом. Я бросилась к своей одежде и принялась судорожно натягивать ее на себя.
— Сколько лет в этой деревне живу, никогда ничего подобного не было. К нам отродясь уголовники не заглядывали, даже когда в деревне много народу было и она большая была. А тут на тебе… И откуда он только взялся? Наглый детина! А наколок-то у него тьма-тьмущая! Сразу видно, что из тюрьмы сбежал. Такой бы ни перед чем не остановился. Таких сразу отстреливать надо.
— Разве можно заранее знать, что из ребенка получится? — возразила я, застегивая кофту.
Я оделась и поцеловала деда в щеку.
— Спасибо, дедушка. Я теперь твоя должница. Я это никогда не забуду.
— Анечка, о чем ты говоришь? Мы же все люди… На этот раз бог отвел, спасибо ему. — Дед Герасим поднял пистолет с пола. — Тебе, дочка, он нужен?
— Нет.
— Тогда я его себе возьму. Я оружие собираю. Жизнь сейчас, видишь, какая пошла. Нужно уметь за себя постоять.
Я с опаской посмотрела на разрисованную спину голого детины и спросила:
— Он мертв?
— Мертвый. Пуля в самое сердце попала.
— Дед, а что с трупом-то делать будем?
— Как что? Дождемся первых петухов, и ты меня в райцентр до отделения милиции подбросишь.
— Зачем?
— Как зачем? Сдаваться пойду. Честно признаюсь, что убил подонка, а ты подтвердишь. За чистосердечное признание меньше дают.
— Ты что, дед, в тюрьму, что ли, собрался?
— А куда мне деваться, я ж человека убил.
— Да ты что, дед? Ты что, такой честный, что ли?! Кому на фиг твоя честность нужна? Ты что, и в самом деле из-за какого-то урода за решетку собрался? Не вздумай идти в милицию, — жалобно взмолилась я. — Не вздумай.
— А что ж мне делать? — вконец растерялся дед. — Я человек старый, мне много не дадут. Я три войны прошел. Участник Великой Отечественной, ветеран труда. Должны же это принять во внимание.
— Да никто это на заметку брать не будет. Ты же сам знаешь, что сейчас честного человека засадят и глазом не моргнут. Сдашься — и на тебя еще пару убийств повесят.
— Каких?
— Откуда я знаю. Может, в соседней деревне тоже кого-нибудь убили, а преступника не нашли.
— А я тут при чем?
— Милиция не станет разбираться, при чем ты или ни при чем, менты считают, что если дали десять лет, там можно дать и двадцать. — Я немного помолчала и сказала как можно убежденнее: — Дед, если бы все были такие честные и за свои поступки отвечали, то на всех просто бы тюрем не хватало. Всех бы пересажали, и работать бы некому было. Если власть не может разобраться и защитить нас от подобных подонков, то придется это сделать самим.
— Ты это к чему клонишь?
Я вновь замолчала и представила, как дед сдается ментам и меня признают потерпевшей. Тут же откроется мое настоящее имя, и во всех газетах появятся ехидные статейки о том, как звезду экрана чуть было не изнасиловал уголовник, да еще в какой-то глухомани, в полуразвалившейся избе. Нагрянут милиция, пресса… Только не это!
— Понимаешь, дедуля, о трупе не обязательно сообщать в милицию. Мы можем похоронить его сами.
— Ты предлагаешь его закопать? — деловито поинтересовался дед.
— Вот именно. Закопать вместе с пистолетом.
— А пистолет-то зачем?
— Вещественная улика.
— А может, я его лучше хорошенько спрячу? Что ж такому добру пропадать.
— Смотри, дед.
— Анечка, я его, ей-богу, хорошо спрячу. Ни одна живая душа не найдет.
— Ладно, уговорил.
Посмотрев на лежащий на полу труп, я почувствовала тошноту, и прикрыла ладонью рот, чтобы сдержать рвотный спазм.
— Дед, давай его в покрывало завернем.
— Давай, — напуганный не меньше меня, дед кинулся за покрывалом и на удивление бережно расстелил его на полу.
— Ты точно знаешь, что он мертв?
Я подозрительно посмотрела на деда и отметила тот факт, что он в погребе зря времени не терял. Скорее всего дедуля не только разбирал выход, но и приложился к очередной бутылке самогонки.
— Дед, ты уверен, что уголовник не оживет? — вновь повторила я вопрос.
— Мертвее не бывает. Не веришь — сама проверь, — дед пьяно усмехнулся.
— Я на него смотреть не могу.
— Ань, а мы его что, в моем подполе зароем?
— Зачем же в подполе? Деревня большая, места много. Каково потом придется, если будешь знать, что в подполе труп?
