— Ладно, — говорю я. — Но ты бы мог по крайней мере сделать мне одолжение?
— Какое?
— Попроси Дэвида поискать папку с делом номер двадцать два, — говорю я. — Если она существует, он ее найдет. А если он ее найдет…
Я намеренно не заканчиваю фразу, чтобы придать словам особую значимость.
— Обещай мне больше никогда не заводить этот разговор, если Дэвид ничего не найдет.
— Я обещаю, если ты, в свою очередь, обещаешь дать ход делу, если он ее все-таки найдет.
Мэйсон звонит Дэвиду, а я иду наверх, в свою комнату. На меня нападает нервозность, и, чтобы избавиться от нее, я достаю письмо Одри. В ее аккуратном почерке есть что-то такое, от чего я сразу успокаиваюсь; у меня появилась привычка перечитывать его каждый раз, когда меня что-то тревожит.
Дэйзи, обещай сделать для меня две вещи.
Первая — простая: возьми мои вещи. ВСЕ. Даже если ты их потом выбросишь, унеси их из дома родителей (хотя у меня хороший вкус — ха-ха! — и ты их оставишь себе).
Ты же знаешь, что творится с теми, кто никак не может смириться. Они плачут над старыми футболками, которым грош цена. Мама та еще старьевщица; она никогда не выбросит их по своей воле. Самая страшная моя пижама будет надрывать ей сердце. Забери все вещи, Дэйзи. Сделай это для меня (и для своего гардероба).
Второе: позаботься о моем брате.
Он пытается быть сильным, крутым парнем. Думаю, он старается быть таким потому, что считает, будто все ожидают от него именно этого. И мы с ним такие близкие люди… То, что может случиться со мной, лишит его смысла жизни. Я знаю, он неравнодушен к тебе; прошу тебя, не оставляй его.
Так много хочется сказать, но мне пора ехать в больницу. Надеюсь, письмо никогда не попадет тебе в руки, но кто знает, что будет дальше. Хочу сказать тебе, что ты неповторимая, красивая и веселая, и я горжусь тем, что имею счастье называть тебя подругой. Лучшей подругой.
С любовью, Одри.
Одежду я забрала; в этом смысле последняя воля Одри выполнена в полной мере. Но вот что касается ее второй просьбы… боюсь, я не слишком преуспела в этом. Снова пишу Мэтту сообщение и, прождав еще полчаса и не получив ответа, начинаю думать, что, возможно, прошло слишком много времени и отношений уже не восстановить. Быть может, он уже не со мной.
Спустя почти шесть часов Мэйсон, постучав в мою дверь, объявляет, что завтра ему нужно лететь в Вашингтон, к высокому начальству, чтобы разобраться в последних подвигах Бога. Кэйси останется на время командировки со мной.
Выключив свет, я представляю себя лежащей рядом с Мэттом, и это немного меня успокаивает. И все же мысли об автобусной катастрофе и человеке без лица мешают уснуть. Засыпаю я уже под утро и просыпаюсь только в одиннадцать часов.
Выйдя из спальни, я обнаруживаю, что в доме никого нет.
Все уехали.
39
Сидя за миской со старушечьими кукурузными хлопьями, я испытываю все большую тревогу по поводу поездки Мэйсона в Вашингтон. Перебирая в уме возможные последствия, я нервно барабаню пальцами по крышке стола.
Худшее, что может произойти: Бог окажется виновным в ужасающих преступлениях. В таком случае никто не захочет заменить его у штурвала проекта, зашедшего в такие опасные воды, и мир, каким я его знаю, развалится на куски. Проект закроют, а «Воскрешение» будут тестировать на новых подопытных, согласившихся на участие в добровольном порядке. Рассерженные ребята из «автобусной группы» будут выступать в прессе; газеты обвинят правительство в сокрытии информации о суперлекарстве; правительство будет лгать и говорить, что никакого лекарства не существует. «Воскрешение» станет мифом; доступ к нему будет закрыт.
Даже для меня.
Если проект, объединяющий нас, закроют, что будет со мной и Меган? Или со мной и Мэйсоном, например? Где я буду жить?
Отбросив мысли о предполагаемой бездомности, я обдумываю более позитивный сценарий.
В лучшем случае действиям Бога найдется какое-то разумное объяснение и проект останется таким, каким был. Ребята из «автобусной группы», и я в том числе, останутся в числе подопытных еще на девятнадцать лет, после чего, если с нами не случится ничего серьезного, Комиссия по контролю за лекарственными препаратами и пищевыми добавками даст «Воскрешению» официальное одобрение, и лекарство найдет публичное применение — поначалу, вероятно, среди строго ограниченного круга лиц. Возможно, первыми доступ к нему получат военные. Затем, осторожно и постепенно, его сделают доступным для всех людей, и оно спасет новые жизни.
И тем не менее что-то в этом позитивном сценарии мне не нравится. События последних нескольких месяцев заставили меня иначе взглянуть на вещи; смогу ли я, зная о проекте столько, сколько сейчас, относиться к нему, как прежде? Смогу ли, изучив дела тех, кого не удалось спасти при помощи «Воскрешения», и зная, что традиционные меры из арсенала реаниматологов к ним не применялись, смириться с этим фактом? Смогу ли я так же любить родителей Гэйвина, навещая его в Нью-Йорке, зная, что они похитили его у биологической матери? Буду ли я, вспоминая Одри, чувствовать, что сделала для нее все возможное?
Смогу ли я, глядя в глаза Мэтту, чувствовать, что он в безопасности?
За неимением утешительных ответов на мучащие меня вопросы я холодею от страха, хотя в пекле под названием город Ад, штат Техас, ужасно жарко, а на мне, кроме ночной рубашки, ничего нет. Встав из-за стола, я иду к кухонной раковине, засовываю голову под кран и решаю пока больше не думать о поездке Мэйсона. Он, наверное, еще даже не улетел, да и встреча, очевидно, назначена на завтра. Позже у меня еще будет время поволноваться.
Пока же я решаю сфокусироваться на наших с Мэттом отношениях.
Первым делом я проверяю, не ответил ли он на сообщения или на письмо. Затем, убедившись, что ответа нет, я набираю его номер.
— Привет, — отвечает он, как будто ожидал звонка.
— О, привет, — удивленно говорю я, так как была уверена, что услышу стереотипный ответ сервиса голосовой почты. Взглянув на часы, я понимаю, что сейчас в школе большая перемена, время идти на завтрак.
С минуту мы оба молчим. Я гадаю, может ли Мэтт вспоминать в этот момент нашу последнюю встречу, потому что сама я думаю именно об этом.
— Где ты? — спрашиваю я, осознав, что, кроме его голоса, в трубке ничего не слышно.
— На кухне, — отвечает Мэтт. — А ты где? В школе тебя не было.
— В Техасе, — отвечаю я.
— Что? Зачем?
— Долгая история, — объясняю я. — С проектом творится что-то странное. Я не хотела бы говорить об этом сейчас.
— Ладно.
Пауза.
— Мэтт, я хотела… — Осознав, что и сама не знаю, чего я хотела, обрываю себя на полуслове. — Ты получил мое письмо?
