— А что ему ответили на требование выдать меня?
— Насколько я знаю, ничего не ответили. Погода нелетная. Но до эмира доведены некоторые сведения. Причем доведены не федеральными силовыми структурами, а его агентурой. Согласно этим сведениям, вы вывезены вместе с моим взводом с Сарматского плато в Пятигорск, откуда сразу были отправлены в Москву. Должны, по крайней мере, были быть отправлены. Туда вы, возможно, уже прилетели, возможно еще нет. Я тоже, как и эмир Батырби Харунов, не знаю, каким самолетом вас отправляли, насколько быстро этот самолет добирается до столицы. И доставить вас сюда немедленно никак не получается. Харунов человек неглупый, если стал эмиром, если его наняли серьезные люди для выполнения серьезного задания, и он просто обязан понимать, что такое форс-мажор. А требовать что-то в этом случае — глупо. Не в человеческих силах преодолеть подобные обстоятельства. Думаю, эмир смирится, на всякий случай будет снова и снова требование предъявлять, а что дальше будет, мы посмотрим. У него своя задача. У нас — своя. Кто окажется более сильным, покажет дальнейшее развитие ситуации.
Людмила Николаевна наклонила голову, как это делает готовящийся пойти в лобовую атаку бык, и сказала твердо, как, видимо, привыкла говорить:
— Я все обдумала. Поскольку я стала виновницей всего этого переполоха, виновницей человеческой беды, я готова добровольно, я повторяю — добровольно, пойти и сдаться эмиру Харунову. Пусть отправляет меня куда желает, только сдамся я при условии, что он не тронет заложников. Это будет мой вклад в общее дело.
— Иванов, — позвал Виктор Юрьевич остановившегося неподалеку солдата. — Что там с окопом? Подготовили?
— Так точно, товарищ старший лейтенант. Я и пришел доложить. Вырыли, вдалеке, выше по склону, выкопали куст и притащили его для маскировки. Нас хорошо прикрывает. В темноте никто не поймет, что там засада. Если только все кусты в округе наперечет знает.
Командир взвода, соглашаясь, кивнул.
— Подойди ближе.
Ослябя встал и полез за чем-то в карман. Рядовой приблизился. Старший лейтенант вытащил наручники и замкнул одно кольцо на руке рядового. И тут же, не слишком церемонясь, сильной хваткой вцепился в локоть Людмилы Николаевны, подтянул ее руку и защелкнул у нее на запястье второе кольцо. Женщина при этом пыталась вырваться, лицо ее выражало беспредельное возмущение, но слова застряли в горле, и от этого же своего сильного возмущения она не могла ничего сказать.
Рядовой Иванов спокойно ждал объяснений, которые тут же и последовали.
— Иванов. Ты со Славичем охраняешь Людмилу Николаевну. Упустите ее — сам расстреляю. Ты знаешь, что я слов на ветер не бросаю, — старший лейтенант Ослябя говорил коротко и строго. От злости у Людмилы Николаевны даже глаза сузились. — Людмила Николаевна не пожелает вас подводить под расстрел и будет сидеть смирно. По крайней мере, я на это надеюсь. Но вы не просто ее караулите. Вы ее еще и охраняете. Я предполагаю, что после разгрома банды кто-то, возможно, будет пытаться прорваться в горы. Уничтожать всех, кто приблизится. Стрелять на поражение без предупреждения. Но при этом смотрите, в безоружных не стрелять, хотя отпугнуть выстрелом можно. Есть вероятность прорыва и кого-то из заложников. Поэтому будьте внимательны и аккуратны. Все. Веди Людмилу Николаевну. Спрячь ее в окопе.
Лицо рядового Иванова было строгим, слегка вытянутым, а сам он понурился и приказ слушал внимательно. Но глаза солдата, обращенные к командиру взвода, при этом смеялись. Угрозу расстрела он понял так, как ее и следовало понимать — эта угроза была произнесена специально для женщины. И она восприняла эту угрозу вполне серьезно.
— Пойдемте… — позвал солдат, и женщина, не желая подставлять солдата под расстрел, пошла покорно, хотя пару раз обернулась, один раз даже остановилась, чтобы высказать старшему лейтенанту какую-то угрозу, но он был занят и в ее сторону не смотрел. Значит, и не слушал ее. И возмущение Людмилы Николаевны было бесполезным делом. А тут еще солдат тянул за наручник…
Глава десятая
— Сейчас главная для нас задача — проникнуть в ливневую канализацию. Шахмырза, давно чистили канализацию?
— На моей памяти это всего два раза было. Последний раз в позапрошлом году. Ливневка — это хорошо. Плохо будет, если пойдет сильный дождь. А он, кажется, собирается.
— Тучи хилые, — возразил старший сержант Матюшин. — Если и будет дождь, то только поморосит. Вот ветер сильный. Такой может что-то посерьезнее пригнать.
— Ветер с севера. Хорошо бы пригнал туман, да погуще.
— Туман понизу гуляет. А мы на такой высоте, — сказал старший прапорщик, — что к нам может только низкие облака пригнать. Но они тоже как туман. Не лучше и не хуже.
— Видимость бы закрыть… Как думаешь, Шахмырза, если в ливневку полезем, видно нас будет засаде за воротами?
— Зависит от того, в какую сторону они смотреть будут. Если будут прямо за ворота, то обязательно увидят. Их снимать надо. Только как подобраться, не знаю.
Старший лейтенант посмотрел в планшетник и двумя легкими ударами пальцем увеличил изображение. Потом само изображение сдвинул, чтобы как следует рассмотреть всю местность вокруг ворот.
— Вот это что за зеленка? — спросил он Чолахова.
— Кусты. Прямо на камнях растут. Непролазные. Но подходят к самым воротам. В этом месте даже забор ставить не стали. Ни к чему, когда кусты такие густые.
— А что за растения?
— Желтая акация.
— Желтая акация не бывает непролазной. Она гибкая, и всегда можно один ствол отогнуть и пролезть между двумя. Надо пробовать. Сколько там часовых?
— Трое.
— Нормально. Со мной идут Матюшин и Задонский. Остальные спускаются к месту, где мы в кусты войдем, и там ждут «филина».
Крик филина, резкий и в то же время протяжный, был во взводе собственным опознавательным знаком. Ослябя умел хорошо кричать филином, и потому приучил солдат этот крик слышать и понимать. Причем солдаты хорошо знали, что филин издает два непохожих один на другой звука. Один звук, ухающий, предупреждал об опасности, второй, резкий и протяжный, призывал солдат к командиру. Такие способы общения в спецназе ГРУ применяются широко и широко варьируются, в зависимости от голосовых способностей командира.
— Шахмырза, у вас здесь филины не летают? Я что-то пока не слышал.
— Я уже несколько лет как не слышал. В детстве, помню, много их было. И филинов, и сов. Сов всегда было больше. Сейчас даже совы в редкость.
— И хорошо. Значит, живой филин не вмешается и не собьет моих парней с толку. Мы двинулись. Лопухин, найди щель между кустами, просунь прицел и просматривай подходы к территории. Будешь страховать.
Старший лейтенант Ослябя пошел первым, старший сержант с младшим сержантом отправились следом, взвод — за ними. Виктор Юрьевич всматривался в густые кусты акации, отыскивая возможный проход, чтобы перебраться на другую сторону этой живой ограды. И нашел-таки удобное место. Конечно, человеку, не ищущему специально подобные лазы, и не показалось бы, что здесь можно пролезть. Но Ослябя знал, на что он способен и на что способны его солдаты. Неопытный человек, желая остаться незамеченным, полез бы понизу, где стволы, толщиной чуть меньше человеческого предплечья, растут в пяти-десяти сантиметрах один от другого. Их, естественно, раздвинуть невозможно. Виктор Юрьевич сначала вытащил лопатку, зажал ее в правой руке как топор, потом вставил лопатку между стволами, надавил на один, и просунул вперед плечо. Вторая рука, занятая автоматом, помогать не могла, но помощь старшему лейтенанту и не требовалась. Вслед за плечом между стволами прошла голова. А где проходит голова, там и все тело человека средней комплекции обязательно пройдет — это закон. Еще несколько усилий с точечными толчками тела — и Виктор Юрьевич оказался среди кустов на противоположной стороне. Сразу осмотрелся, сделал знак двум своим сопровождающим и пропал из поля зрения взвода. Солдаты-то знали, что старший лейтенант лег в тень и в тени сразу переместился. Только старший прапорщик полиции, несмотря на то что служил когда-то в ВДВ и даже принимал участие в боевых действиях, никак не мог понять, куда делся командир взвода, и тщетно всматривался в темноту за кустами.
