Ослябя уже несколько раз пожалел, что не знает языков кавказских народов. Хотя, при его занятости по службе, и выучить эти языки невозможно, потому что их очень много. Разговор Чолахова послушать хотелось бы. Наверное, Шахмырза умел говорить красиво и убедительно. И уже очень скоро из-за закрытой двери номера Харунова послышался грохот. Эмир в расстроенных чувствах, кажется, ломал мебель. Впрочем, ему было не жалко чужую мебель, как не жалко чужих жизней. Но, очень уважая себя, он не мог терпеть, когда ему выказывали неуважение и даже презрение. А лицо Чолахова выражало именно это. Он говорил и говорил, временами переходя с шепота на громкую речь, и тогда Виктор Юрьевич прикладывал палец к губам, требуя от старшего прапорщика снова говорить шепотом. Старший прапорщик был человеком управляемым и легко корректировал свое поведение. Но эмир Харунов, наверное, никогда не выслушивал еще таких отзывов о своей особе.
Шахмырза сначала опустил руку с мобильным телефоном, потом и сам телефон убрал в карман.
— Не стал слушать. Отключился от разговора…
— Сказал, что ты у столовой?
— После этого он и отключил связь. Не знаю, услышал или нет…
— Услышал, — твердо заверил старшего прапорщика старший лейтенант, потому что сам услышал, как поворачивается ключ в недалеко расположенной двери, шагнул за угол и приготовил к бою свою малую саперную лопатку.
Из-за угла послышалось несколько голосов. Брякнуло оружие — один автомат ударился о другой. Однако затворы еще не передергивали, было еще рано. Ослябя увидел, как отвел за спину правую руку старший прапорщик полиции. Рука старшего лейтенанта спецназа ГРУ уже была отведена точно так же. Ослябя не смотрел за бочки с пальмами, за которыми спрятались младший сержант и рядовой. Зачем было смотреть, если он знал заранее, что и они отвели за спину руки с лопатками, блестящими в местах заточки.
Шаги разгневанных людей, вышедших из номера, были стремительны и торопливы. И угол, за которым остановились старший лейтенант со старшим прапорщиком, они проскочили, конечно, заметив там кого-то краем глаза, но еще не сообразив, кого именно и не осознав реальную угрозу. Они осознали ее только тогда, когда две фигуры поднялись из-за бочек с пальмами, но тогда уже и времени не было оглядываться, потому что солдаты сразу пошли в атаку. Только один из людей эмира Харунова успел отбить лопатку своим автоматом. Всего их было пятеро. Трое упали сразу с разрубленными головами. Тому, который защитился автоматом, разрубило только плечо, но следующий удар добил раненого. А единственному оставшемуся в живых достался в челюсть удар ноги младшего сержанта Задонского. Этим единственным оказался сам эмир Батырби Харунов. А командир взвода предупреждал, что Задонский ногой может и слона убить. Харунов оказался не слоном, хотя мужчиной был крепким и сильным, но еще дышал, хотя челюсть его, наверное, разломалась на несколько осколков.
— Связать эмира, — распорядился Ослябя. — Шахмырза…
Чолахов склонился над одним из убитых.
— Знаешь его? — спросил Виктор Юрьевич.
— Сарыбаш Чотаев, старший брат Ногая Чотаева. Значит, это он привел сюда бандитов. То-то, когда я разговаривал с эмиром, слышал, будто кто-то что-то ему подсказывает обо мне. Значит, это Сарыбаш…
— А где, интересно, другие бандиты-спасатели? — спросил Ослябя.
— Где-то с бандитами. Откуда я могу знать, где…
— Шахмырза, отведи эмира в его номер и как следует охраняй. Если будет опасность побега, стреляй без раздумий. Это твоя задача. Я пока займусь заложниками.
— Без меня там разберетесь?
— Постараемся… Дай телефон…
Шахмырза протянул свой мобильник. Старший лейтенант набрал номер.
— Доложи нашему комбату, что эмир захвачен в плен и его сообщники уничтожены. Общие потери бандитов — двадцать шесть человек убитыми. Вместе с эмиром это половина личного состава. Скажи, что я пошел освобождать заложников…
Эпилог
Старший сержант контрактной службы Коля Матюшин принимал участие в нескольких боевых операциях. И хорошо помнил, как в первом бою все для него казалось окутано туманом и как трудно было собрать в кулак разбегающиеся мысли и совершать обдуманные поступки. Если бы не команды командира, неизвестно бы, как он себя вел. Но команды отдавались вовремя и правильные. И им Николай подчинялся. Сам Матюшин был тогда солдатом срочной службы, и успел отслужить только полгода. То есть только начал входить в боевую форму настоящего солдата-спецназовца. Второе участие в боевых действиях произошло через несколько дней. Сам Матюшин не заметил изменений в себе, не заметил и после третьего, и после четвертого случая, и только на пятом вдруг ощутил, как здраво и спокойно он размышляет и так же спокойно, хладнокровно себя ведет. Николай от природы был человеком вдумчивым, не склонным к принятию скоропалительных решений. Но, когда требовалось, он мог действовать и решительно, и быстро. Две командировки на Северный Кавказ за время срочной службы, четыре командировки за время службы по контракту — все это и характер его закалило, и сделало его бойцом хорошего уровня, с мнением которого всегда считался даже командир взвода. И не просто считался, но доверял и самостоятельные действия.
Первое, что предпринял Матюшин для освобождения заложников, — это провел разведку. Ослябя тоже проводил, но закончить ее не успел. И предложил замкомвзвода выполнить то, что намеревался выполнить сам.
Понаблюдав за прохождением пары часовых по периметру столовой, старший сержант убедился, что бандиты действуют точно по графику, который просчитал старший лейтенант, — идут два круга в одном направлении, потом разворачиваются и два круга проходят в другом направлении. Он взял с собой только рядового Злобина, молодого солдата, который только-только начал входить в службу и еще порой терялся в трудной ситуации, и рядового контрактной службы Комаровского, бойца опытного, которому сам Матюшин поручил присматривать за Злобиным и помогать тому. Остальных бойцов своей группы оставил в кустах. И, как только пара часовых прошла ближний угол, повернулась к спецназовцам спиной и даже за очередной угол не завернула, Матюшин двинулся следом. Правда, шел он в стороне, в тени кустов, куда и свет из окон не доставал, и потому и солдат его не было видно. Все светящиеся окна были занавешены шторами. Те, которые не светились, тоже имели шторы, но у многих они оказались не задернуты.
Основной принцип разведки Матюшин знал хорошо: увидеть нужно все, что можно увидеть, и только потом из увиденного выбрать необходимое и пригодное для использования. И потому он пытался за спиной у часовых заглянуть даже в темные окна кухни, но это результата не давало, потому что видно ничего не было, а светить сквозь стекло фонариком рискованно — луч фонарика можно рассмотреть с противоположной стороны стекла, и это выдало бы разведчиков. А вот заглянуть в окна обеденного зала было вообще-то можно. Шторы прилегали не так и плотно. На некоторых подоконниках кто-то сидел. Бандиты это или заложники, при взгляде с улицы сквозь шторы сказать трудно. Но около этих окон из соображений безопасности и застревать необходимости не было. Помимо них было много окон с пустыми подоконниками, и Коля Матюшин такими окнами заинтересовался. Рассмотреть заложников удалось сразу. Они сидели за обеденными столами. Кто-то просто сидел, поставив локти на стол и оперев на ладони голову, кто-то на столе руки сложил. Некоторые даже спали, положив на руки головы, чем удивили старшего сержанта. Он подумал, каким следует обладать хладнокровием, чтобы уснуть, став заложником. Хотя, возможно, брала свое нервная усталость. Она должна взять свое даже при самых сильных переживаниях и страхах.
