Яков подошел ближе, заглянул в лицо. Ольга еле сдержалось, чтобы не отшатнуться. Взгляд невольно скользнул в сторону, где стоял «добрый следователь».
– На Лёньку не надейся, – понял ее Блюмкин. – Он мне и так одну жизнь должен, кроме того, выбор у нас с ним невелик. Поэтому вариант второй, щадящий. Ты отвечаешь на вопросы…
– Нет, – прохрипела замкомэск. – Не дождешься. Убивай, сволочь!..
Взгляды их встретились. В черных глазах Якова Блюмкина плескалась тьма, светлые зрачки гимназистки седьмого глаза казались ледяными. Секунды тянулись медленно, словно в кавалерийский схватке, перед последним мигом, когда шашка уже по крови соскучилась.
«Не-Мертвый» первым отвел взгляд, отвернулся.
– Дура идейная!
Хотел сплюнуть, да не решился. В сторону отошел, ткнул носком сапога в кучу угля.
– Здесь, значит, и оставим, а сверху угольком притрусим. Не люблю с бабами возиться, вечно у них все на истерике. Ни ума, ни догадливости, кошки и то потолковей будут.
Ольге внезапно стало легче. Врет Блюмкин, дурака перед нею валяет, страхом хочет опутать. Хотел бы прикончить, не стал бы лишние слова тратить. Ни ума, ни догадливости, значит?
Замкомэск улыбнулась сухими губами.
– Говорите лучше, чего нужно. Если не враги вы и не шпионы, авось и столкуемся. Я – человек невеликий, но за мной и другие стоят. Могу письмецо передать, могу и на словах.
Пантёлкин и Яков переглянулись.
– Заговорила! – хмыкнул Блюмкин. – Только, зажигалку я не зря у тебя стребовал. Увильнешь, сбежать попытаешься – сувенирчик этот возле трупа найдут. Пальчики на нем твои, и Синцов, царствие ему небесное, тебя, а не кого другого, отслеживал. Никакой адвокат не отмажет. А дело простое, хоть и важное. Найдешь Лунина, главу вашего Цветочного отдела, и передашь ему слово в слово…
5
Авто, свернув на неширокую тихую улицу, затормозило возле внушительного вида сооружения под двумя острыми шпилями. Темнота не позволяла разглядеть детали, но Вырыпаеву показалась, что перед ними католический храм. Столицу он знал плохо, и мог лишь догадываться, куда его привезли. Они проехали мимо бывшего Александровский вокзала, затем свернули…
– Выходите! – мадам Гондла распахнула дверцу. – И не пытайтесь бежать. Стреляю и я вправду скверно, но по вам ей богу не промахнусь.
Батальонный, решив не отвечать, молча выбрался из машины. Здание темной громадой высилось над ним, закрывая ночное небо.
– Костел Святого Варфоломея, – небрежно пояснила женщина. – Местные немцы построили как раз перед Империалистической. Нам не сюда, рядом. Идите первым.
Шофер остался у машины, боец же из Ларисы Михайловны был никакой. Виктор прикинул, что бежать действительно не имеет смысла, а вот разоружить наглую дамочку и поучить ее вежливости очень даже возможно. Подумав немного, он все же решил не рисковать. Вдруг товарищ Ким на такое обидится?
Шли недолго, до следующего дома – небольшого двухэтажного особнячка за железным забором. Калитка оказалась не заперта, как и входная дверь. В прихожей было темно, горела лишь небольшая лампа, освещавшая мраморную лестницу, ведущую на второй этаж.
– Вверх и налево, – подсказала Гондла. – Вам повезло, Вырыпаев – сюда нелегко попасть. Выйти, впрочем, еще труднее.
Виктор вновь промолчал. На втором этаже тоже царил полумрак, но одна из дверей оказалась приоткрытой. Из щели струился желтый электрический свет. Альбинос шагнул к двери, постучал по твердому дереву костяшками пальцев.
– Разрешите?
– Милости просим! – ответил знакомый голос.
Первое, что успел заметить Виктор – это горящий экран. Памятный стальной сундучок удобно пристроился на столе рядом с большим черным телефоном и дымящимся медным чайником. Возле стола, с кружкой в руке, стоял Егор Егорович, но не в знакомом кожаном пальто, а в темно-зеленом английском френче и широких брюках-галифе. Товарищ Ким, при сером пиджаке, светлом галстуке и неизменной «шкиперской» бородке, сидел на стуле перед экраном и дымил знакомой черной трубкой.
– Заходите, товарищ Вырыпаев! – улыбнулся он. – И ты, Лариса Михайловна, тоже на пороге не стой… Егор, у меня большой соблазн – арестовать их обоих прямо сейчас. Виктора Ильича просто запереть денька на три, а с нашей боевой подругой как следует разобраться.
Егор Егович согласно кивнул:
– Пожалуй, стоило бы. Гондла, ты что не знаешь, кого сюда можно приводить?
– Выбора не было, – женщина поморщилась, присела на ближайший стул. – С ним что-то не так, я это чувствую. Если бы я пристрелила товарища Вырыпаева прямо на кладбище, это бы вам понравилось больше?
– Что сделано, то сделано, – товарищ Ким повернулся к экрану, положил трубку на стол. – Подходите ближе, Виктор Ильич. Кажется, нам собираются объявить войну.
Глава 11. Мертвые и живые
1
– Я вас провожу, – предложил Пантёлкин. – Хотя бы до трамвая. Сявок вокруг полно, а вы даже без оружия.
Ольга хотела отказаться, но, взглянув на недовольную физиономию Блюмкина, передумала.
– Гуляйте, голубки, гуляйте, – хмыкнул Яков. – Ты, Зотова, на Лёньку не слишком западай. Обрати внимание: сявок назвал, а про деловых придержал, не стал своих поминать.
С тем и сгинул. Была черная кожанка – нету, одна угольная пыль на тротуаре.
– Это он про вас гадость сказал, – определила кавалерист-девица. – Только я не поняла, какую.
Леонид развел руками, и они не спеша двинулись в обратный путь, к шумной Тверской. Говорить было не о чем, Леонид, лишившийся зажигалки, лишь попросил огоньку. Курили все так же молча.
– А вот мне интересно, – не выдержала, наконец, Зотова. – У вас, гражданин Пантёлкин, с Блюмкиным заранее роли расписаны? Он – злой, вы – добрый, он на куски рвать грозится, а вы провожать беретесь?
Леонид слегка обиделся на «гражданина», но ответил честно.
– Когда в паре работаешь, всегда так. Поскольку операция его, он и ведет, а я на подхвате. Нас так товарищ наш старший учил, распределение ролей называется.
Ольга нащупал в кармане скомканную телеграмму и еле заметно улыбнулась. А Наташка-то – дочь Деникина, значит? Вот удумали!
– Вы, гражданин Пантёлкин, о своей работенке больно хорошего мнения. «Распределение ролей», будто в театре каком. Вы с Яковом просто разбойники, если без красивостей сказать.
На этот раз бывший старший оперуполномоченный обижаться не стал, улыбнулся только.
– Вот вы, гражданка Зотова, на фронте были, войну прошли и домой вернулись. А у нас война – тайная, и не будет ей конца, разве что при полной Коммуне. Говорят, она без всяких правил, но это неправда. Правила есть, только очень непростые, не для каждого писаны. Зато жизнь настоящая, интересная, такую даже за деньги не купишь. Я только что в камере смертной был, потом в поднебесье летал, теперь с вами гуляю. На что такое променяешь?
