— Ольга! Что значит расстаться? И с чего это вдруг? Ведь у вас все было…
Внезапно появившаяся мысль прервала ее речь. Она, догадавшись, тихо произнесла:
— Герман. Ведь сегодня же шестнадцатое число, и он вернулся. Но при чем здесь Шевцов? Ты, Ольга, решила остаться с ним?
Ответа не последовало.
Марина посмотрела на Шевцову:
— Ольга?
На этот раз ее остановил Есипов:
— Не надо рвать ей душу, Марин. Нам, наверное, не понять, КАК далось ей решение остаться с Германом. Но выбор сделан! Она возвращается к мужу, ну а я… я, как и прежде…
Марина покачала головой:
— Да, дела уж. Не знаю, Ольга, чем ты думаешь? Но сердцу, как говорится, не прикажешь! Только зачем ты Кольке голову морочила? Не понимаю.
Ольга вскрикнула:
— Да не морочила я ему голову. Но так получилось. Не по моей воле. Ну почему меня никто понять не хочет?
Она зарыдала, вновь уткнувшись в стену.
На крик и плач появился Владимир:
— Что тут у вас?
Увидев Николая, сидевшего за столом, обрадовался:
— Оклемался? Ну, ты, в натуре, испугал! У меня ноги задрожали, когда увидел тебя на полу. А чего это с Ольгой?
Соболева вздохнула:
— Придется и ею заняться. Давай, Володь, веди-ка свою школьную подругу к столу. Успокаивающий препарат ей введу! И что за денек сегодня?
Владимир обнял Шевцову:
— Прекрати, Оль, идем, Марина сейчас тебя успокоит.
Но женщина вырвалась из объятий:
— Не надо меня успокаивать! Ничего не надо. Теперь мне все равно!
Она взглянула на Николая:
— Прощай, Коля! Прости, если сможешь! А не сможешь, прокляни, я это заслужила.
Ольга вышла в коридор, позвала сына и вместе с ним вышла из дома Есипова. Согнувшись, направилась к своему жилищу.
Владимир, проводив взглядом Ольгу, повернулся к жене и другу, спросил:
— В конце концов, мне кто-нибудь из вас объяснит, что здесь произошло?
Марина вздохнула:
— Здесь, Вова, произошло самое ужасное, что может произойти в этой жизни.
Владимир не въехал:
— Чего? Ты по-русски изъясняться можешь?
— А я тебе по-узбекски, что ли, сказала?
Ответил Николай:
— Не суетись, Володь. На самом деле все просто. Вернулся Герман. Ольга решила остаться с ним.
— Ни хрена себе? А… это… почему она так решила?.. Ведь у вас же все шло к свадьбе!
— Шло, да не дошло! Но хватит об этом! Что было, то прошло.
— Да-а-а! Ну, Ольга? Ну и стерва! А я-то думал, она к тебе с чистым сердцем, а оно вот как?
Николай повысил голос:
— Не смей оскорблять ее, Соболев! Пусть живет, как хочет! И пусть будет счастлива… если сможет!
Есипов встал, открыл холодильник, достал бутылку водки. Поставил на стол.
Марина всплеснула руками:
— Ты с ума сошел, пить в таком состоянии? Ведь подохнуть можешь. И очень даже просто!
— А если я, Марина, и хочу подохнуть? Тогда что?
Женщина обратилась к супругу:
— Ну, хоть ты его останови, Володь!
Соболев проговорил:
— Ты это, Коль, действительно не надо бы, а? Хотя бы сегодня не надо. А завтра видно будет. Она же, водка, не Ольга, никуда не денется?
— Ты опять за свое? Не трогай Ольгу. И вообще, спасибо вам за все, ребята. Идите к себе.
Соболевы покинули опустевший и вновь ставший нежилым дом Есипова.
Николай же, взяв бутылку, прошел в гостиную. Достал из «стенки» рюмку, устроился в кресле за журнальным столом, где они еще недавно играли с Валерой в шахматы. Выпил первую рюмку. За ней вторую, третью… распечатал еще одну бутылку, из бара…
Долго в его окне горел свет.
А в спальне Ольги пьяный Герман пытался овладеть лежащей, как бревно, холодной и безразличной ко всему женой. Он весь взмок, лапая ее тело руками. То сжимая грудь, то опуская руку ниже. Но ничего не добился. Шевцов утерял способность быть мужчиной, и от этого его душила жгучая злоба. Если бы жена помогла ему, если приняла его ласки, то, может, он и смог бы. Но та лежала недвижимо, бездушно и ненавидяще глядя в потолок. Близкая, желанная, но недоступная. С каким бы удовольствием Герман выволок жену во двор и избил до полусмерти за тот холод, каким она встретила его, за то, что жила с другим мужиком. Но об этом не думал Шевцов. Не думал он и о том, как грамотно разыграл карту якобы смертельно больного мужа. А эта дура поверила. Она нужна была Шевцову, и он ее оставил при себе. Не для любви, не во имя сохранения семьи. Нет! Она ему была нужна в роли жертвы. Объекта мести, которая рвала его на зоне. За то, что слала редкие и скудные посылки, за то, что спала с соседом. Он, Герман, уничтожит ее! Превратит в никому не нужную старуху, а сам потом найдет молодую бабу. И потенцию восстановит. Сейчас это возможно. По крайней мере, так говорят! Ну а не восстановит, проживет и без баб. Но Ольгу, эту тварь, он уничтожит!
Вот о чем думал вернувшийся с зоны Герман Шевцов, бывший комсомольский вожак и наркоторговец, когда Ольге надоели его лапания и она, отбросив руки мужа, поднялась с постели, покинув проклятую спальню. Она остановилась в зале, заметив свет в окне Николая. Слезы вновь подступили к горлу, но Ольга сдержалась, не проронив ни слезинки, а только печально смотрела на это окно, за которым была так счастлива. Ольга видела через открытые шторы его силуэт. И ей хотелось кричать, биться о стену, умереть, но… в соседней комнате посапывал сын, и только ради него она обязана жить. Как обязана ухаживать и за больным мужем. Она не могла бросить умирать его в одиночестве, когда некому будет подать ни хлеба, ни воды. Если бы Ольга знала, что болезнь Германа лишь игра. Прихоть эгоистичной и подлой натуры Шевцова. Но она, в силу своей порядочности, даже мысли об обмане со стороны мужа не допускала.
А за окном соседнего дома продолжал сидеть Николай. Он не спал.
Ольга прошла в спальню Валеры, прилегла к нему на софу.
Она так и не смогла уснуть в эту ночь. Как, впрочем, и Николай, которого не свалили даже две бутылки водки. Несмотря на бессонную ночь, Николай нашел в себе силы собраться, чтобы утром отправиться на работу.
В администрации отсидел на планерке, определил план работы подчиненным и собрался в Дом культуры, проверить окончание работ по приведению клуба в более-менее приличный вид накануне празднования 200-летия поселка Ташаево.
Выйдя из «Белого дома», увидел возле своей «Нивы» Соболева:
— Привет, Володь!
— Здорово. Ну, как ты?
