Если бы да кабы — Егор глянул на часы. Без четверти десять, у мародеров было предостаточно времени, чтобы выпотрошить сумку и смыться. Пятнадцать минут — огромный срок, деньги и телефон, понятное дело, уже не найти, но вот паспорт ворюги могли выкинуть. Да так и сделали, скорее всего, и валяется он где-то поблизости вместе с сумкой, если не подобрал кто. Неизвестная. Это мы еще посмотрим.
— Егор! — услышал он голос фельдшерицы, повернулся, шагнул к ней, но тут же рванул в другую сторону, крикнул в ответ:
— Подождите, я быстро!
И побежал в указанном бабкой направлении под одобрительный гул «зрителей», побежал, глядя под ноги и по сторонам.
Глава 2
Детская площадка ранней весной — зрелище жалкое во всех отношениях. Пропойцы и собачники оставили здесь свои следы, постарались и бездомные — как люди, так и их четвероногие друзья. В снегу у песочницы торчали бутылки и смятые банки, рядом с качелями валялись картонные фрагменты «пусковых установок» для фейерверков, забытых еще с новогодней ночи, а от пластикового желтого домика воняло так, что подойти и посмотреть, что внутри, побрезговали и крысы с ближайшей помойки. Но то крысы, существа разборчивые в еде и чистоплотные, а вот двуногим было все равно, уже издалека Егор заметил внутри за маленьким окошком какое-то движение, потом донеслись голоса. Мат в основном, но тон был довольный — приматы внутри явно чему-то радовались. Раздался короткий тошнотворный треск, потом стук, частый и глухой, будто что-то сыпалось на пол, вернее на грязный снег, скользкий и вонючий.
Довольное урчание, тихий звон, звук такой, точно рывком расстегнули «молнию» — ждать было нечего. Егор пригнулся, задержал дыхание и ввалился в затхлый полумрак. Пахло паленой пластмассой и мочой, домик давно превратили в общественный сортир, он же пивная, он же уютный уголок, где можно по-быстрому ширнуться. Мятые банки, разнокалиберные бутылки, шприцы и презервативы вперемешку со снегом и обертками от дешевой еды, и над всем этим топчутся два аборигена, в черных пуховиках и трениках, один почему-то в лыжных ботинках, второй в кроссовках, что явно не по сезону. Но аборигену на погоду начхать, что по синюшной роже прекрасно видно, второй, в ботинках, не так индифферентен. И до того напоминал многодетного грабителя Яковлева, что Егор на миг невольно уверовал в воскресение мертвых и жизнь будущего века, потом пригляделся получше и успокоился — не он. У того рожа вовсе уж зверской была, даже после смерти, и по всему видно, что производитель многочисленного некачественного потомства интеллектом не блещет и разум его образованием и воспитанием не обезображен, а тут даже навскидку просматриваются как минимум три класса церковно-приходской школы. «Яковлев» первым и узрел Егора, выпрямился, насколько позволял низкий потолок и забубнил:
— Куда прешь, не видишь — тут люди. Вали нахер, дядя… — и даже сунулся навстречу, обдал перегаром и зловонием, да таким, что затошнило. Егор на миг прикрыл глаза, выдохнул и врезал в переносицу оппоненту. Но впотьмах промазал, тому прилетело чуть ниже и справа, абориген охнул, запрокинул башку и влепился затылком в стену. Домик вздрогнул, как живой, покачнулся, но устоял, дядя в кроссовках с точно такой же сиреневой рожей, как у собрата, понял, что дело плохо, и попытался сбежать, но Егор толкнул его в грудь. Тот налетел на «коллегу», домик снова содрогнулся, издалека раздался истеричный гудок — фельдшерица добралась до «Скорой» и со всей дури жала на сигнал. Намек понят, надо торопиться, человеку помощь нужна, скорая помощь, а он тут дурака валяет. Тем более уже все нашел, что искал, вернее почти все.
Черная с коричневым сумка валялась в углу — одной ручки не хватает, «молния» вырвана с корнем, хотя чего ее рвать, вот же замок. Но приглядевшись, Егор понял, что не все так просто — застежка крепилась хитрым клапаном, и открыть его приматам ума попросту не хватило, или им надоело возиться с замком, поэтому его выдрали с треском и успели покопаться внутри. Егор подхватил сумку, попутно локтем врезал дяде в ботинках уже прицельно, строго промеж глаз, попал, заметил, как у того носом пошла кровь, открыл сумку. Кошелька и телефона нет, понятное дело, зато паспорт, слава тебе, на месте — он лежит в среднем кармане, в аккуратной обложке из светлой кожи. Полдела сделано, осталось последнее.
Егор сунул сумку под мышку, сгреб ближайшего аборигена за грудки, поднял, шарахнул башкой о пластиковую переборку.
— Телефон гони, мразь, и деньги. Бегом! — рявкнул он так, что у самого уши заложило. Акустика в «сортире» оказалась неплохая, впечатление такое, точно в рупор проорал, и вообще Егор чувствовал себя, как мышь в консервной банке, задевая то плечами, то макушкой обледеневший жесткий пластик: повернуться негде, места для размаха тоже нет. Дядя, напротив, был того же мнения, незамедлительно выдал плоский серебристый мобильник, а красный небольшой кошелек обнаружился в кармане пуховика второго.
— Уроды, чтоб вам от водки паленой передохнуть! — пожелал напоследок Егор, скинул добычу в сумку, выждал пару секунд и от души, с размаха, пусть небольшого, угостил товарища напротив кулаком под дых. Но получилось так себе, толстая куртка смягчила удар, но тому впечатлений хватило, его отбросило к стене, в ней образовалась вмятина, домик подпрыгнул и заскрипел, предупреждая: еще один пируэт, и я не выдержу. Но Егор был уже далеко, выбрался из загаженной домушки, бежал, глядя под ноги и одновременно в паспорт, что вытащил из сумки на ходу. «Виктория Рябцева» — гласила надпись над фотографией девушки, судя по дате рождения, двадцати семи лет от роду. Лицо скуластое, подбородок острый, глаза большие, смотрит весело и пристально, косая челка закрывает половину лба. Она, точно, та самая «неизвестная», что десять минут назад дышала через маску, и неизвестно, дышит ли еще. Хотя степень отравления средняя, но мало ли что…
Первым делом он подбежал к носилкам, к взбешенной, как тигрица, врачу, подал ей паспорт, наклонился. Девушка дышит, не сама, но дышит, бледная до синевы, пальцы сжаты, на среднем правой руки блестит широкое кольцо из белого металла, на лбу испарина.
— Быстро, быстро, — чуть подобрела врач, — ей только пневмонии сейчас не хватает, — бегом, коллеги.
К «газели» действительно бежали, поставили носилки в салон, врач сунула паспорт Виктории Егору, оказалась рядом с девушкой, всмотрелась ей в лицо, наклонилась еще ниже.
— Массаж сердца, — услышал Егор, и от тона, каким это было сказано, ему стало не по себе. Врач говорила так, точно речь шла о том, йодом или зеленкой мазать поцарапанный палец, а не о реанимации. Она спокойно скинула с себя куртку, засучила рукава свитера, фельдшерица деловито закрыла заднюю дверцу, наклонилась над девушкой, сняла маску, запрокинула ей голову и проверила пульс на сонной артерии. Краем глаза глянула на Егора, сняла очки и рыкнула:
— Чего встал? В ЦРБ вези, рули, не отвлекайся!
Вытащила из чемодана здоровенные ножницы и принялась резать на девушке одежду.
Его точно ударили — он запрыгнул в кабину, первым делом врубил «светомузыку», швырнул сумку на соседнее сиденье и, как мог аккуратно, взял с места. Под вой и переливы спецсигнала вывел «газель» на проезжую часть и дал по газам. Встречка — не встречка, разделительная — не разделительная: дорогу он не выбирал, выдерживал направление, чертил мысленно самый короткий путь к центральной городской больнице, что, как назло, помещалась на другом конце города. Гнал, поглядывая в зеркало заднего вида, но ничего толком разглядеть не мог, только невнятное мельтешение, глухие звуки и негромкие спокойные голоса. И черт им всем в тот день ворожил или ангел — неведомо, но попадись на пути кортеж первого лица государства, чиновнику пришлось бы посторониться, а прочие попутные и встречные транспортные средства сами шарахались в крайний правый, а то и к обочине. Полет прошел без осложнений, если не считать мелодичного и зверски назойливого звука — точно вода льется или птичка чирикает, красиво чирикает, задушевно, но уж больно долго, так бы и придушил. Разбираться с феноменом было не с руки, «газель» влетела под поднятый шлагбаум и остановилась у крыльца приемного отделения. Вику с носилок переложили на каталку, и снова с маской на лице увезли по коридорам, взмыленная врач заполнила бумаги и пошла к дверям.
