Снова накрыло стыдом, как ватным одеялом, Егор аж взмок, и горло перехватило, в точности как недавно у калитки. Вот уж действительно мешком по голове огрели, ни убавить ни прибавить. Вот кто к матери заходил, кто рядом с ней в тот черный день оказался, кто помог, кто сделал все вместо сына.
— Я Игоря просил, — пробормотал Егор, — он должен был… обещал.
— Ничего он тебе не должен, — отрезал Роман, — с какой стати? Ты в его доме мужика завалил, пусть паскуду редкостную, но грохнул же, а Игорь еще тебе должен остался? Но раз обещал, говоришь… Я вам не судья, ты за свое отвечать будешь, он за свое.
— Ошибочка вышла, — сказал Егор, — Я уже ответил, не сомневайся. Да только не за свое, за чужое, и Игорек мне должен, много должен. Он что — не сказал тебе?
И усмехнулся невольно: такого лица у приятеля он не видел давно, даже в «той» жизни узреть подобное сподобился, может, всего раз или два. Трудно было Романа удивить, а гляди ж ты, получилось, и это, граждане, только присказка, сказка впереди.
— Что — не сказал? — справился с собой тот. — Что именно? Он прискакал ко мне на работу после тех выходных, все ходил вокруг да около, спрашивал, знаю я что или нет. Я его послал сначала куда подальше: злой был да еще и мобильник потерял, потом, правда, менты отдали… Игорь еще поюлил, а потом давай расписывать красочно, как ты напился и мужику тому башку бутылкой проломил, раз врезал, два, три, он, Игорь, еле-еле тебя оттащил, а ты на него потом с ножом кидался, пришлось тебе в морду дать. Я и подумал: допился Чалов на радостях, что такую девку себе зачетную урвал, скоро женится и заживет с ней…
И умолк, глядя, как Егор улыбается. Странно было слышать все это, слова Романа не задели его, точно о ком другом говорил, об их общем знакомом, что надел глупостей, и теперь не знает, как отвертеться. Слушал и улыбался невольно, благодарил силы небесные и подземные, что все прошло, все закончилось, как зима, что кажется вечной, но тоже, огрызаясь напоследок, уходит в свой срок.
— Что скалишься? — неуверенно спросил Роман. — Что я тебе смешного сказал? За что купил, за то и продал. Что, по-твоему, не так все было? Не убивал ты того оленя многодетного?
— Все так, — сказал Егор, — подох папаш племенной, с твоим мобильником в кармане, между прочим. Так все и было, да только не я его бутылкой по голове успокоил, а Игорек, сучий потрох. Дядя этот мне в лоб заехал, я вырубился, а в себя пришел — тот уже готов, даже дышать перестал, Игорек же у нас врач, собственноручно смерть зафиксировал не отходя, как говорится, от кассы. А потом… в общем, так получилось, я его вину на себя взял. Ты ж помнишь, у него свадьба через два дня намечалась, кольца, гости, загс и все такое. Вот мы и договорились, пока ментов ждали — я за него на зону пойду, а он матери моей, если что, поможет, и Ритке…
И так легко стало, точно пол-литра шампанского в себя влил, голова пустая, мысли в ней радостные, никчемные, как перед праздником в детстве, радость, ну просто щенячья накрыла, восторг, переходящий в эйфорию. Егор качался на задних ножках стула и смотрел на Романа, а тот как сидел в обнимку со своей курткой, так и нахохлился, точно сова, неотрывно смотрел на Егора. Посидел, выпрямился, ухмыльнулся зло и пробормотал невнятно:
— Сука Игорек, ну и сука, паскудник мелкий, етить ж его мать. Он, кстати, в психушке своей теперь большое начальство — главврачом стал. А ты, Чалов, придурок, как есть придурок в чистом, незамутненном и дистиллированном виде. Тебя в Красную книгу надо занести как единственный выживший в дикой природе экземпляр. Мать вашу, почему ты мне тогда не сказал…
И схлынуло, ушло, как вода в половодье, напряжение, висевшее между ними, пронесло грозу, утащило за горизонт и там на якорь поставило, чтобы не возвращалась. Егор достал из шкафа коньяк, поставил на стол.
— Выпьем, — сказал он, — за живых и за мертвых. Сейчас. — Оперативно вымыл и вытер стопки, поставил рядом, полез в холодильник, прекрасно зная, что внутри пусто.
— Я за рулем, — Роман свинтил бутылке «голову» и разлил янтарную жидкость по стопкам, — да и хрен с ним, договорюсь, если что. Как не выпить, выпить надо. Убил ты меня, Чалов, я ж думал…
Что он там себе думал, Егор и так прекрасно знал, взял свою стопку, и первую выпили не чокаясь, поминая тех, кто ушел, оставив их наедине с этим миром. Потом по-быстрому оформили вторую, посидели, глядя друг на друга. Слишком много предстояло сказать друг другу, и времени на это было завались.
— У Игорька нашего все хорошо, — после третьей заговорил Роман, — он теперь за забором живет…
— Где, — не понял Егор, — где живет? Как я, что ли, три года?..
Роман с полминуты соображал, замотал головой, засмеялся, поперхнулся и, когда откашлялся, сообщил, что «за забором» в городе называют коттеджный поселок с вертолетной площадкой, откуда благородные господа, минуя пробки, вылетают утром на работу в Москву, а вечером возвращаются в домики под вековыми соснами. Егор слегка обалдел, но вида постарался не подавать: получалось, что у бывшего приятеля все не просто хорошо, а изумительно до неприличия, и откуда бы у заштатного психиатра такие деньги? Хотя он теперь главврач, но не на зарплату же себе хоромы там купил?
— Везет же людям, — просто сказал он.
— Везет, — согласился Роман, — порадуемся за человека.
За что немедленно и выпили, закусывать по-прежнему было нечем, Роман с минуту вдумчиво рассматривал пустые полки холодильника и аккуратно закрыл дверцу.
— Картошка есть, — сказал Егор, — но ее надо почистить и пожарить. Или сварить, но это долго. Извини, я гостей не ждал.
— Плевать, первый раз, что ли. — Роман поставил на стол полупустую бутылку, взялся за стопку. Посидел так, покачивая посудину в ладони, и заговорил негромко, точно терпкому коньяку все это рассказывал, а не сидящему напротив Егору.
У Игоря и Ритки все было не просто хорошо, а потрясающе. Они поженились через год после «мальчишника», чуть ли не день в день. Егора эта новость царапнула, задела, но неглубоко, он впервые слышал об этом, мать сама не знала или решила не говорить. Ну, поженились и поженились, молодцы, что с них взять.
— А еще через полгода в новый дом переехали, Игорек сначала «Мазду» новую взял, Ритке тоже машину, только попроще, квартиру продали и переехали. Мальчишке у них уже год был…
И об этом мать на свидании умолчала, из жалости опять же, или по неведению — уже не узнать. Из жалости, конечно, чего тут думать, ну да ладно. Еще одной царапиной на душе стало больше, свежие, они слегка саднили, но Егор чувствовал, что это ненадолго, завтра же от них не останется и следа, и коньяк тут ни при чем. Сидел, пил крохотными глотками и смотрел на их отражения в окне, на взъерошенного Романа и себя, нового, другого, точно час назад заново родившегося.
— В общем, он у них из больниц не вылезает, Игорек уж весь извелся, к специалистам в Москву и за границу его таскал, денег прорву истратил, но без толку. То ли ДЦП у него, то ли олигофрения, то ли и то, и другое, я не понял, но эта штука наследственная, и она не лечится. В общем, не задалось у них с детьми, второго Ритка рожать то ли боится, то ли просто не хочет. Сидит дома и дурью мается, если, конечно, за границу на распродажи не улетает. Вот такие дела.
