— Чего притащилась, дрянь? Я тебя спрашиваю, дешевка.
— Не твое дело, — огрызнулась Ритка, — тебя спросить забыла… Не твое дело! Егор!
Она выскочила из машины, закрутила головой, волосы заметались на ветру, Егор почувствовал запах ее духов. Вскрикнула, покачнулась и ухватилась за дверцу, взвизгнула от боли — Роман заталкивал ее в машину и крыл последними словами. Егор кинулся к ним, схватил Романа за куртку, потащил на себя, тот, не глядя, развернулся и врезал Егору локтем под дых, но малость промазал, ринулся обратно, но Егор держал его за руки. Ритка забилась в машину, закрылась изнутри и орала что-то — вся перекошенная, помада размазалась по щекам, волосы падают на лицо, на руке через кисть протянулась длинная свежая царапина.
— Проваливай, тварь, гадина! — орал Роман, вырываясь. — Пошла вон, пошла отсюда, сучка драная! Еще раз увижу… Лучше мне не попадайся!
Пнул иномарку по колесу, и та, словно этого и ждала, тронулась с места, покатила дальше, в тупик, кое-как там развернулась и сгинула за домами, пометался еще над дорогой дальний свет фар и пропал. Роман вырвался и рявкнул в темноту:
— Катись в задницу, паскуда!
Вытер снегом руки, глянул на Егора зло и устало и буркнул, как выдохнул:
— Пошли в дом, потолкуем. Разговор есть.
И потопал следом за Егором по дорожке к тихому, точно необитаемому дому.
Но внутри было очень тепло и темно, Егор шел на ощупь, добрался до кухни и повернул выключатель. Свет слабосильной лампочки резанул по глазам, Егор прищурился невольно и отошел в сторону, пропуская друга. Роман ввалился в кухню, вытащил из-под стола табурет и плюхнулся на него, взъерошил и без того растрепанные волосы и усмехнулся, не разжимая губ. Егор потрогал чайник, его бок был теплый, вышел в коридор, заглянул в комнату, но в темноте мало что увидел. «Спит, наверное» — он прикрыл дверь, глянул на вешалку. Все на месте: и Викина шубка, и сапоги на полу под ней. Здесь, куда ей деваться… Правильно, некуда, как и ему самому.
— Видишь, какая у нас любовь? Жить друг без друга не можем, — встретил его Роман. Выглядел он уже по-другому: успокоился, пригладил волосы и сидел, поставив локти на стол и сцепив пальцы. Егор включил под чайником газ и сел напротив друга.
— Вижу. Ты чего, сдурел? Что она тебе сделала?
— Да не мне, упаси господи, ко мне она и близко не подошла бы. Тебе, Чалов, тебе, сколько можно повторять. Сука твоя Рита, та еще сука, но у тебя же чувства…
Нет, ну сколько можно, кто ж такое выдержит — который раз за день, как в прорубь головой, лететь в прошлое: чувство такое, точно башкой сугроб прошиб, плотный сугроб, весенний. И не больно, но все ж неприятно и в ушах шумит, и мурашки по хребту ползут, точно мелкого льда кто за шиворот сыпанул или снега. Поганое чувство, надо сказать, и если и изобретут когда-нибудь машину времени, то путешественникам сквозь эпохи мало не покажется, тут здоровье, как у космонавтов, потребуется, хилым в хронотуристы дорога заказана…
Романа, похоже, одолели те же чувства, он даже поежился, поглядел Егору в глаза и принялся внимательно изучать солонку, что стояла перед ним на столе. Так ее повернет и этак, к глазам поднесет, отодвинет, со стороны любуясь, и все молчком, лицо спокойное, сосредоточенное, смотрит так, точно краше этой солонки в жизни ничего не видел. Егор солонку у Романа из пальцев аккуратно извлек, поставил на полку и сказал:
— Ты о моих чувствах не переживай, сам как-нибудь разберусь. Говори, что знаешь, а если сказать нечего, то…
Глотку аж перехватило, все повторялось, повторялось заново с ними обоими, не хватало только третьего, Игоря, но был бы уже перебор. Роман сжал кулаки, положил их на стол и проговорил медленно, точно по болоту шел, сначала пробуя землю перед собой, а потом делая следующий шаг.
— Ладно, ты сам попросил. В общем… Помнишь, надеюсь, что я почти три года таксовал? У меня тогда еще «Нексия» была, золотистая…
— Помню, — оборвал друга Егор, — дальше что?
Роман как-то по-особенному, тоскливо и со скукой в глазах посмотрел на Егора, перевел взгляд на закипавший чайник и продолжал:
— А Чурсина такого помнишь? У него еще кликуха была Лерик, потому что мама с папой его Валерой назвали.
Крутанулось что-то такое в голове, всколыхнулось, точно дерн ножом бульдозера срезали, и проскользнуло краем воспоминание: обрывки то ли разговора, то ли сплетни старой. Был такой Лерик, засветился в городе, особенно отличившись в период первоначального накопления капитала. Водкой паленой торговал, с торговцев рыночных дань брал и прочие подвиги в том же духе. Славился этот Лерик своей щедростью, мог в ресторане последнее спустить, все на баб и выпивку потратить, остаться без копейки, чтобы через неделю снова деньгами швырять. Был такой, как не помнить, да унесла куда-то его мутная водица, унесла, как тухлятину и пену в сточной канаве. То ли спился этот Лерик, то ли сторчался вчистую, но уже лет десять, как этого Чурсина никто не вспоминал, да и Егор бы не вспомнил, если бы не Роман. А тот пристально глядел на Егора, уловил, что тот вроде как Чурсина вспомнил, и дальше заговорил:
— Торговый дом «Зодиак» знаешь? «Астру» эту поганую, где Демин окопался? Ювелирку «Три кита»? Это все его, Валеркино.
Егор не сказать чтобы сильно, но удивился — надо же, какой успех, впрочем, после феерической карьеры Игоря в заштатной психбольнице удивляться особо было нечему. Поэтому чуть скривился и выключил засвистевший чайник, полез на полку за чайными пакетиками.
— Сам в шоке, — усмехнулся Роман, — я ведь Чурсина этого хорошо помню, сколько раз его из кабаков возил, пока он себе водителя не нанял. Вечно пьяный был, утром, днем, ночью — ему без разницы. Начинал с шампанского и дальше по нарастающей, мне его дружки рассказывали. Допивался, бывало, до чертей, и угадай, куда его возили?
— На пятьдесят седьмой километр, — с первого раза попал в десятку Егор, залил пакетик кипятком, подал чашку Роману. Тот поставил ее, схватил пакетик за «хвост» и принялся полоскать заварку в воде.
— Молодец. Я тебе больше скажу: он со спирта на таблетки перешел, потом на героин, или наоборот, я не в курсе, потом мешать все это начал. В общем, светила ему дорожка на кладбище, однако соскочил, вылечился и теперь ничего крепче кофе не употребляет…
— Это я понял, — сказал Егор, — про чувства мои давай.
Роман вытащил из чашки пакетик, положил на блюдце, отхлебнул глоток несладкого чая, выдохнул, как после водки, и сказал:
— Это присказка была, я тебе декорации обрисовал, чтоб тебе легче было. Я ж таксовал, как ты помнишь, и Лерика этого возил, и еще много кого, и Ритку твою. Когда одну, когда с Чурсиным на пару, в сауну, например, а потом обратно, когда ее к нему домой, когда наоборот. Чаще к нему, у нее жилья своего не было, снимала что-то у бабки какой-то. Так вот, когда Лерик этот в ду́рку лег, Ритка с ним расплевалась. И я ее понимаю: на кой черт ей больной мужик, ей здоровый нужен, пусть без денег, но чтоб нормально все было… Ты понял, в общем. А потом, когда ты за Игорька нашего сел, снова с Лериком сошлась, уж не знаю, в курсе рогоносец наш или нет. Прикинь: мало того что они одну бабу делили, так Игорек наш Лерику уколы да таблеточки, для здоровья полезные, прописывал, а тот ему рога… Кстати, Чурсин, я слышал, тоже за забор перебрался, одновременно с дамой сердца.
