Провести несколько дней с мужем и сыном на курорте было бы очень приятно. Вот только Люсинда непременно обидится и рассердится, потому что останется в одиночестве, чего она никак не планировала. А рушить тщательно построенные планы Люсинды — это социально опасно, потому что радиус поражения обломками может оказаться уж очень широким.
Да и не по-товарищески это.
— Ладно, тогда мы будем ждать тебя дома, — выслушав эти доводы, согласился Громов. — Только ты уж постарайся вернуться целой и невредимой, хорошо? Не надо больше спать на пляже.
— Не буду.
— И в клубах ночевать не надо!
— Тоже не буду.
— Тогда целую тебя, пока!
— Пока.
Оля выключила трубку, вздохнула и поискала глазами Люсинду, от которой за приватным разговором незаметно отстала.
Люсинда грудью лежала на фанерной стойке хлипкой постройки, гордо названной Информационным пунктом.
Грудь у Люсинды была не так, чтобы очень — второй размер, но напирала она ею на прилавок столь мощно, что непрочное сооружение мучительно скрипело. Украшенные невыразительными фотографиями жидких водопадов и малогабаритных пещер рекламные листовки экскурсбюро трепетали, как флажки на ветру. Невзрачная тетенька в окошке растопырилась, упираясь в стены будки, как кукушечка в ходиках.
— А можете отметить на карте, где этот дворец? И как туда добраться? — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, допытывалась Люсинда.
— Откуда вдруг такая жажда знаний? — пробормотала Оля с недоумением, которое было вполне обоснованно.
До сих пор Люсинда не проявляла ни малейшего интереса к местным достопримечательностям, за исключением пляжей, заведений общепита и индустрии развлечений.
Все Олины предложения посетить руины старой крепости, совершить конную прогулку в горы, пройтись по укромным уголкам сочинского дендрария Люсинда отвергала, повторяя, как мама дяди Федора из мультфильма про Простоквашино:
— Ты что?! У меня четыре платья есть вечерних шелковых, а надеть их некуда!
Судя по объему чемоданов, Оля подозревала, что запас парадного обмундирования у подружки гораздо больше, чем четыре единицы. Она приготовилась к тому, что выгул вечерних платьев затянется до конца командировки. И вдруг — нате вам, Люсинду потянуло на экскурсию! На волю, в пампасы!
— Нас одолело беспокойство — охота к перемене мест? — слегка переиначив Грибоедова, поинтересовалась Ольга Пална у подружки. — С чего бы это вдруг?
— А вот с чего. Видала?
Обернувшись, Люсинда потыкала безупречным ногтем в одну из бумажек экскурсбюро.
— «Гагра — курорт принца Ольденбургского»! Принца, соображаешь? И, между прочим, это совсем рядом, каких-то полсотни километров.
Она томно вздохнула, сложила руки в замок и глубоким грудным голосом произнесла:
— Мы встретимся под южным небом!
— С кем? — Оля захихикала. — С принцем Ольденбургским?
Люсинда отмахнулась от нее.
— Вот с этим самым Александром Петровичем?
— С Сашей, — мечтательно повторила Люсинда.
— Тысяча восемьсот сорок четвертого года рождения? — продолжала веселиться эрудированная Оля.
Люсинда нахмурилась. Она пошевелила губами, производя арифметические вычисления, и расстроилась:
— Ему сто шестьдесят девять лет?!
— Было бы, будь он чемпионом среди кавказских долгожителей, — трясясь от смеха, согласилась Оля. — Как ты понимаешь, того принца давно уже нет в живых, так что он совершенно точно не твой суженый!
— Ладно, — Люсинда коротко выдохнула и отклеилась от изрядно расшатанной будки. — Тогда будем еще искать!
— Такого же, но с перламутровыми пуговицами! — радостно всхрюкнула Оля.
Люсинда посмотрела на нее с подозрением.
— Не нравится мне твое веселье, — сказала она. — Нездоровое оно. Очень похоже на истерику! Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да больная она, на всю голову больная! Совсем психическая! — высказал свое мнение по заданному вопросу гражданин, которого вообще-то никто не спрашивал.
Впрочем, он и не был услышан, поскольку находился в большой черной машине, медленно ползущей вслед за подружками на расстоянии полутора кварталов.
Гражданин, несправедливо посчитавший умную и разумную Ольгу Павловну Романчикову «совсем психической», злобно сплюнул в открытое окошко.
— А что ты хочешь от жены миллионера, Борис? — невозмутимо полируя ногти бархатной тряпочкой, отозвался его товарищ — хрупкий голубоглазый блондин.
У него было лицо шкодливого херувима.
— Они ведь только на дурах и женятся! Сам подумай, зачем миллионеру нормальная жена? — риторически вопросил блондин. — Еду ему готовят повара, стирает и убирает прислуга, детей воспитывают няньки и гувернантки. Жена ему нужна для украшения, ну и как постельная принадлежность, а мозги в этом деле иметь совсем необязательно.
— Украшение из нее тоже так себе, — проворчал суровый Борис, потихоньку нажимая на газ, потому что преследуемые ими душеньки-подруженьки заметно ускорились.
— А вот тут ты, Боря, к нашей девушке несправедлив, — не согласился его приятель. — Девушка у нас ничего, симпатичная, а ноги у нее совершенно замечательные.
— Когда это ты, Лелик, успел рассмотреть ее ноги? — удивился Борис, с отвращением посмотрев на длинное, в пол, холщовое платье, которое больше подошло бы скромной поселянке, чем жене богача.
— А когда она сквозь машину летела в вихре юбок! — с удовольствием вспомнил блондин.
Выглядел он как типичный представитель сексуального меньшинства, но женщин любил, о чем они, как правило, не догадывались.
По паспорту блондин звался мужественно — Андреем Андреевичем, а в кругу друзей откликался на прозвище Лелик, что было производным от красивого женского имени Лолита. Так его окрестили за ангельскую внешность и умилительную привычку в минуты отдыха лежать на животе, болтая в воздухе стройными ножками со ступнями тридцать шестого размера — точь-в-точь, шаловливая крошка на полянке с ромашками.
— Кстати, о машине, — хмурый амбал Борис нервно побарабанил по рулю пальцами в полупрозрачной обертке тонких латексных перчаток. — Не пора ли ее вернуть?
— Верни, — с легкостью согласился Лелик, пряча бархотку в карман. — А я наших девушек провожу. По всему видно, они до дому, до хаты нацелились. Если куда и выйдут потом, то не скоро: пока душик примут, пока нарядятся, пока мордашки нарисуют… Думаю, часа два у нас есть.
— Встретимся там же? — притормаживая, чтобы высадить товарища, спросил Борис.
— На том же месте, в тот же час!
Лелик глубоко нахлобучил на голову панамку в простодушных цветочках и превратился в типичного пацаненка.
