* * *
Свадьба Тиберия Клавдия Друза и Валерии Мессалины состоялась почти сразу после женитьбы Гая Цезаря на Цезонии. Оба эти события произвели на горожан большое впечатление и долго обсуждались за обеденными столами в богатых дворцах и скромных квартирках в инсулах.
Квирины с удивлением толковали о любви бессердечного Калигулы к своей очередной жене, хотя все были уверены, что после Друзиллы он никогда никого не возьмет в жены. Но Цезония родила ему дочь, и в тот же день состоялось бракосочетание, причем далеко не такое пышное, как можно было ожидать от расточительного Гая Цезаря.
В свою очередь, свадьба Клавдия и Мессалины была чрезвычайно благопристойна и обошлась без скандала, который можно было ожидать на бракосочетании шута и разгульной девицы. Даже бойкая на язык Агриппина нашла в себе силы сказать несколько теплых слов невесте и жениху, и те, казалось, были на вершине блаженства. Калигула и тут не удержался, чтобы не напакостить новобрачным, и если не потребовал от невесты прямо на свадьбе изменить жениху, то, решив наказать их иным способом, устроил в этот день смотр преторианцам и на целый день укатил с Цезонией в их лагерь. Потрясенные гвардейцы потом рассказывали в римских кабаках, что императрица была одета в военный костюм и вместе с супругом участвовала в смотре. Преторий пришел в ужас.
* * *
Наперекор всем предсказаниям, Мессалина первое время была для Клавдия почти идеальной женой. Перебравшись к нему в дом, она получила разрешение на любые перестановки и изменения, какие только заблагорассудятся, и первое время упоенно переставляла мебель, гоняла слуг, придумывала новые блюда и развлекала беседами гостей, спешивших посмотреть на столь странную пару. Многие из тогдашних посетителей их дома рассчитывали увидеть переругавшихся молодоженов и пофлиртовать с Мессалиной, но оказалось, что новобрачные довольны жизнью, а молодая жена ведет себя на редкость безупречно и не только не отвечает на заигрывания, но даже дала отставку всем прошлым любовникам.
Даже исполнение супружеских обязанностей со старым мужем оказалось не столь неприятным, как казалось Мессалине перед свадьбой, тем более что некоторые из ее бывших любовников не сильно отличались от Клавдия по возрасту. Другое дело, что тот же Макрон был закаленным воином, а ее муж — слабым духом и телом патрицием. Слабым, но отнюдь не глупым, как считало все окружение Калигулы, и его двоюродная племянница в том числе. Оказалось, что Клавдий вне дома изрядно отличался от своей домашней ипостаси, и это не могло не радовать его жену.
Когда последний гость, пожелав молодым счастья, отправился домой, лицо Клавдия, выражавшее до этого робкий восторг, вдруг успокоилось: опустились поднятые брови, с губ сбежала заискивающая улыбка, а из плеч вылезла шея, которую он втягивал наподобие черепахи, чтобы занимать меньше места в пространстве. Метаморфоза была так разительна, что Мессалина вдруг подумала, что из ее мужа получился бы неплохой актер.
Судорожно вздохнув и хромая больше обычного, он прошелся по залу, чтобы размять уставшие члены, а затем повернулся к молодой жене, глядя на нее с выражением спокойного довольства:
— Ну и как тебе свадьба? Хорошо, что не было моего племянника. Калигула, конечно, украсил бы нашу свадьбу, но я рад, что он отправился к преторианцам. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться на месяц-другой в Байи или даже сплавать в Египет? Хочется насладиться твоим обществом без его солдатских шуточек.
Если бы перед Мессалиной вдруг разверзлась земля и оттуда выскочил Цербер, она бы вряд ли смогла больше удивиться. А ее муж между тем продолжал строить планы, расхаживая по залу, заложив руки за спину.
— Я знаю, что ты, мягко говоря, вышла за меня не по любви. И это хорошо — она только осложняет дело. Я не прошу любви, но я требую уважения, соблюдения приличий и удовлетворения моих мужских потребностей. За это я готов терпеть твое кокетство и оплачивать расходы на платья, обувь и что там еще надо. Ты согласна на такие условия? Что касается верности, то я вряд ли могу на нее рассчитывать.
Мессалина сделала протестующий жест, но Клавдий отмахнулся от ее возражений и полез за носовым платком, чтобы вытереть нос:
— Не спорь со мной, я достаточно хорошо тебя знаю.
— А если Гай Юлий захочет…
— Этот не в счет. Я прекрасно понимаю, что здесь мы бессильны, но относительно других мужчин — я не желаю о них ничего слышать. И, главное, я не хочу, чтобы о них судачили другие. Кто знает, как все сложится? У Калигулы слишком много врагов, а он продолжает вести себя невероятно бессердечно и столь же беспечно, что становится для него опасным. В Риме начинается брожение. Если так дальше пойдет, может встать вопрос: кто, если не он? Ты меня понимаешь? Жена Цезаря должна быть вне подозрений. Вчера ко мне заходил вольноотпущенник Каллист, пользующийся полным доверием Калигулы. Сказал, что ищет моей дружбы. Это очень серьезно, если такие люди начинают искать новых покровителей. Ты же сама рвалась в Палатинский дворец, так что есть смысл не портить себе будущее случайными связями. Ты со мной согласна?
Перед глазами Мессалины замерцала диадема императрицы. Может быть, ничего еще не потеряно? Она искала тихую гавань и получила то, что хотела, но, возможно, то, что она считала стоячим болотцем супружества, в один прекрасный момент сможет превратиться в восхождение на Палатин?
— Конечно, дорогой. О любовниках не может быть и речи. Я постараюсь ничем тебя на расстраивать, иначе зачем я вышла за тебя замуж?
И Мессалина действительно приложила все силы к тому, чтобы выполнить свое обещание, сохраняя почти девичье целомудрие и стараясь держаться подальше от Гая Цезаря. Да и тому, как оказалось, было не до нее. Калигула влюбился в Цезонию, если можно так сказать о человеке, у которого вместо сердца был камень.
Кроме того, императора посетила новая блажь, и он объявил, что отправляется в поход на Галлию. Что он там собирался делать, так никто и не понял, поскольку в тех краях уже давно было тихо, и галлы вели себя тише воды, ниже травы. Но приказ императора — это почти веление бога, и римляне, пожав плечами, начали готовиться к очередной войне.
Но Мессалине уже не было дела ни до каких политических страстей. Спустя немного времени после свадьбы она с изумлением обнаружила, что прекратились месячные. Был призван лекарь, который после осмотра твердо заявил, что матрона ждет ребенка. Клавдий от счастья потерял голову и несколько дней ходил с блаженной улыбкой, очень подходящей императорскому шуту. Завалив жену подарками, он чуть ли не каждый день бегал к теще с новостями о состоянии здоровья ее дочери.
Мессалина тяжело переносила беременность, причем ее угнетало не столько плохое состояние здоровья — на него она никогда не жаловалась, а невозможность выйти на улицу. Добропорядочная римлянка, пребывая в состоянии беременности, не должна была покидать дом, и непоседливой молодой женщине было трудно смириться с вынужденным затворничеством. За дверями ее дома кипела жизнь, что-то строилось или разрушалось, люди умирали или рождались, а она была вынуждена узнавать обо всех событиях от Порции, которая стала ее глазами и ушами и целыми днями шныряла по городу, принося ворох сплетен. От такой жизни можно было сойти с ума!
