Калигула, возомнив себя новым Юлием Цезарем, отправился военным походом в Галлию, забрав с собой обеих сестер, и в Риме наступил относительный покой. Вздохнувшие с облегчением горожане снова устремились в цирк, театры и на свои виллы. Начались пиры и веселые празднества, ведь кто знает, когда еще подвернется возможность развлечься, не боясь, что этот день станет для тебя последним?
Слушая отчеты Порции, Мессалина от злости не находила себе места: в кои-то веки весь город радуется жизни, а она вынуждена сидеть взаперти, как злостный преступник! Не в добрый час решила она стать добропорядочной матроной! Она уже забыла, что это было, собственно, не только (и не столько!) ее решение. Главное, что она не могла покинуть постылые стены, и виноваты в этом были трусливый дурак Клавдий, которому приспичило на ней жениться, и бесчувственный живодер Калигула! Как она могла когда-то мечтать о его любви! Какая глупость!
Так, печалясь об упущенных возможностях и ругая в душе весь свет, она ждала рождения ребенка, который, в сущности, был ей не нужен. Мессалина вообще не могла понять, с чего ее муж придает такую важность рождению сына или дочери? Он что, не видит, что творится вокруг? Последнее время Калигула взял привычку приглашать на казни молодых людей их отцов и требовать, чтобы те смотрели на страшное действо, а потом приглашал их к себе в гости и заставлял веселиться. Бр-р-р! И после этого кто-то хочет рожать детей?!
Дни тянулись один за другим своей чередой, пока однажды Клавдий не прибежал в неурочный час домой, чтобы сообщить супруге потрясающую новость: вскрылся заговор против Гая Цезаря, в котором якобы не последнюю роль играли его любимые сестрицы Агрипина и Ливилла, а также без пяти минут наследник Калигулы, его любимый шурин и по совместительству двоюродный брат Марк Эмилий Лепид!
Жаль, Клавдий ничего толком не смог рассказать, кроме того, что заговор был составлен в пользу Лепида, которого Калигула приказал судить Сенату, что и было сделано с ужасающей скоростью. Изменник был изобличен и приговорен к смертной казни, которую тут же привели в исполнение. Сестер же Калигула по доброте своей не тронул, а только отправил на Понтийские острова, отобрав при этом все их имущество, которое будет распродано, а вырученные деньги поступят в императорскую казну.
По случаю счастливого избавления Гая Цезаря от заговорщиков Сенат решил отправить несколько человек в императорскую ставку в Германию, и он возглавит делегацию.
Великие боги, это был праздник так праздник! Мессалина даже кинулась на шею мужу, целуя в обе щеки и нос, что было из ряда вон выходящим проявлением ее чувств. Итак, она отомщена. Агриппина получила по заслугам. От радости молодая женщина закружилась на месте и вдруг впервые почувствовала, как в ее чреве шевельнулся ребенок. Вот знак, посланный свыше, что боги тоже довольны происходящими событиями.
Первой мыслью Мессалины было: жаль, Друзилла не дожила до этого дня! Впрочем, нет. К ней претензий у нее не было. Более того, Мессалина испытывала к этой девушке нечто похожее на благодарность. Но злоязыкой Агриппине и ее сестрице так и надо!
Обидно только, что кроме Порции, ей не с кем было разделить свою радость. Настоящих подруг у Мессалины никогда не было, а отношения с матерью, иногда посещавшей свою дочь, складывались тоже не лучшим образом. О чем бы ни заходил у них разговор, он обязательно заканчивался скандалом. Особенно потрясло Мессалину «предательство» матери, которая на правах близкой родственницы предложила взять к себе на воспитание сына ссыльной Агриппины. Мол, бедные девочки, лишенные каких-либо средств к существованию, зарабатывают на жизнь, ныряя за губками, которые затем продают на базаре. Какой уж там ребенок, если они себя прокормить не могут!
Но Мессалина не желала слышать никаких разумных доводов. Как, мать будет воспитывать этого капризного щенка Нерона, облегчая тем самым Агриппине жизнь? Он будет жить в ее комнате, играть с ее игрушками и слушать по вечерам рассказы ее старой няньки о подвигах его великих предков? Кто угодно, но только не сын Агриппины! На сей раз скандал был таким, что не помогло даже вмешательство подоспевшего к финалу Клавдия, и разъяренная Лепида с проклятиями покинула дом своей дочери, пообещав никогда не переступать его порог, а Мессалина прорыдала весь вечер, причем было непонятно, чего в ее слезах было больше: горя из-за ссоры с матерью или злости на свою родительницу.
Кроме матери в их доме почти каждый день бывали вольноотпущенники Клавдия Нарцисс и Паллант, с которыми у Мессалины сложились довольно странные отношения. Временами ей казалось, что они за ней шпионят по приказу мужа.
Особенно заметно это стало после отъезда Клавдия в ставку Калигулы, когда она осталась одна в доме.
Прощаясь с женой перед тем, как сесть в повозку, Клавдий несколько раз повторил, что оставляет свою жену на их попечение, и после его отбытия эти почтенные люди, ссылаясь на распоряжения своего патрона, по нескольку раз на дню являлись к ним в дом, расспрашивая прислугу о каждом шаге хозяйке дома. Дошло до того, что Мессалина застала однажды Нарцисса в своей комнате, где он просматривал ее хозяйственные записи, ища, видимо, среди них любовные письма. Это было уже чересчур, и Мессалина устроила им такой скандал, что оба вольноотпущенника вылетели из ее дома со скоростью выпущенной из лука стрелы, а зачинщица хозяйка дома, схватившись за живот, рухнула на пол, призывая Порцию.
От пережитого стресса у Мессалины начались преждевременные роды, продолжавшиеся почти сутки, в результате которых на свет появилась девочка — маленький сморщенный красный комочек, на который измученная болью роженица смотрела с полным изумлением. Это что, ее дочь? Из-за этого вопящего младенца она претерпела столько мучений?
Равнодушно закрыв глаза, она умиротворенно вздохнула, радуясь окончанию боли, и сколько Порция ни тараторила о свалившемся на них счастье, Мессалина не сказала ни слова. К Клавдию срочно помчался курьер с извещением о благополучном разрешении от бремени его супруги.
Забыв об обиде, прибежала взволнованная Лепида, но Мессалина встретила ее все с тем же отстраненным выражением лица. Возможно, если бы это был сын, она бы нашла в себе силы порадоваться появлению новой жизни, но дочь… Мессалина слишком хорошо знала, как тяжела и непредсказуема жизнь женщины в Риме, чтобы радоваться появлению девочки. Даже если не брать в расчет сумасшедшего Калигулу, то и без этого хватало опасностей, связанных с традиционными взглядами римлян на семью, в которой отец был непререкаемым главой, имевшим власть над жизнью и смертью своих домочадцев, причем не только в их детские годы, но и на протяжении всей жизни. Если уж отец мог продать в рабство непочтительного сына, который уже давно вырос и народил своих детей, то что тогда говорить о женской доле!
Добропорядочная матрона должна была сидеть дома, занимаясь детьми и хозяйством. Муж мог развестись с ней в любой момент, а овдовев, она имела право унаследовать из его имущества не более двадцати тысяч сестерциев, даже если в завещании было указано иное.
Это была, так сказать, внешняя сторона вопроса, благопристойная и патриархальная. Но если заглянуть в спальни благородных семейств, то там можно было увидеть много такого, что мало походило на высоконравственный образ римской матроны. Браки в Риме в подавляющем большинстве заключались из практических соображений, не имеющих ничего общего с какими-либо любовными переживаниями. После свадьбы многие матроны быстренько обзаводились любовниками, которые замещали мужей, развлекавших в это время чужих жен. Более того, не удовлетворяясь мужчинами своего круга, многие благовоспитанные дамы приятно проводили время в компании гладиаторов или актеров, о которых только что презрительно отзывались в театре или на пиру. Их более скромные товарки предпочитали не выносить сор из дома и имели в любовниках собственных рабов, которых перед этим лишали возможности когда-либо иметь потомство. Амурные похождения цвели махровым цветом, но все это было скрыто под маской благопристойности.
