— Ну и до чего вы дорешались? Что хочет мой канцелярский «триумвират»?
— Закон Августа требует, чтобы мужья разводились с неверными женами, — уклончиво пробормотал Нарцисс, проклиная себя за то, что ввязался в это гиблое дело. — Но он не касается императорских особ.
— Да ну? А кого он касается?
Показалось Нарциссу или нет, что в голосе Клавдия прозвучали ехидные нотки?
— Римского народа, цезарь! Но квирины будут счастливы, если ты, принцепс, покажешь им пример и будешь более строг в понятиях нравственности, чем пастух, легионер или торговец.
— Ты что, предлагаешь мне убить императрицу, мать моих детей?!
От окрика Клавдия у Нарцисса перехватило дух: а что, если принцепс желает предать этот случай забвению? А что, если они в порыве верноподданнического рвения влезли в сферы, которых не могли касаться? Вольноотпущенник почувствовал, что у него стали мокрыми ладони и на висках выступил пот:
— Разве мог я дать такой совет, принцепс?
— Разве нет? И что ты мне тогда посоветуешь?
Нарцисс всегда знал, что его патрон не любил брать на себя ответственность и всегда принимал решения, которые ему подсказывали советники, и сам не раз пользовался этой слабостью, но сейчас она была очень некстати. Игра «в поддавки» продолжалась, набирая обороты. Недовольный упорством своего секретаря, Клавдий начал злиться, но всегда покладистый Нарцисс стоял до последнего, не желая становиться «козлом отпущения». Если бы он был твердо уверен в том, что Клавдий поддержит любое его начинание, то давно бы арестовал голубков, но патрон так часто менял свое мнение, что брать на себя труд по разрешению его семейных проблем было смерти подобно, тем более что Мессалина дама злопамятная, что доказывала не раз.
Время шло к обеду, а торг все продолжался, и в конце концов Нарцисс не выдержал. Последний раз кинув взгляд на раскрасневшегося принцепса, упорно не желавшего говорить ни «да», ни «нет», вольноотпущенник сдался, понурив голову:
— Я все понял, цезарь. Извини, что отнял у тебя много драгоценного времени.
— И испортил аппетит, — недовольно пробурчал Клавдий, довольный, что с него сняли груз ответственности за судьбу Мессалины. — Иди, Нарцисс, у меня и без тебя множество дел, и не забудь передать Палланту, что мне надо еще денег на строительство порта. Пусть подумает, где их взять.
Все, аудиенция закончилась. С трудом сдерживая бешенство, вельможный гонец выскочил на улицу и там дал волю гневу, ругаясь на чем свет стоит и пиная лежащие на дороге камни, отчего его запыленная одежда окончательно приобрела серо-бежевый от дорожной пыли цвет.
* * *
А в это время к дому Силия, с трудом приходящего в себя после свадебного пира, прибежал конопатый юноша и изо всех сил забарабанил в дверь. Открывший ее привратник хотел прогнать маленького нахала, но тот затараторил, что его послала домина Лепида к своей дочери императрице Мессалине с очень важным сообщением.
Не сразу, но новобрачной донесли, что ее на ступенях лестницы дожидается какой-то юный раб по имени Воробей с новостями от матери.
Обеспокоенная Мессалина, накинув домашнюю столу, торопливо вышла в атриум, требуя, чтобы позвали парня. Если уж мать сподобилась прислать к ней своего гонца, значит, случилось нечто экстраординарное, о чем ей обязательно надо знать.
— Что случилось? — кинулась она к Воробью, как только он переступил порог дома, призванный привратником, чтобы пересказать господское послание.
— Домина Лепида просила передать вот это, — шмыгнув носом, быстро проговорил гонец, протягивая Мессалине навощенные дощечки, перевязанные и скрепленные печатью так, чтобы нельзя было прочесть сообщение, не взломав ее.
Дрожащими руками она сорвала завязки и прочла всего пять слов, написанные размашистым почерком матери: «Лев предупрежден и жаждет крови». Мессалина почувствовала вдруг слабость в ногах и оперлась о стоящую неподалеку колонну. От пережитого шока у нее словно пелена упала с глаз. «Лев предупрежден и жаждет крови» — это значит, что кто-то уже доложил Клавдию о сумасшедшем поступке его жены, и теперь надо ждать расплаты. А как же Октавия, Британик? Впервые за много месяцев она вспомнила о детях. Что будет с ними? Что будет с ней и Силием?
Возвращение к реальности было столь ужасным, что она заметалась по атриуму, не зная, что предпринять. На что она надеялась? Что все так и будет продолжаться своим чередом, и Клавдий сделает вид, что ни о чем не догадывается, как делал вид, что не знает о ее романах с Мнестером и Силием. Остается одно средство — самой ехать в Остию и умолять Клавдия простить потерявшую разум супругу, а перед этим предупредить Силия, чтобы тот бежал из города. Принцепс страшен в ярости, но отходчив, и если у ее любимого хватит сил и терпения отсидеться где-нибудь в Нарбонской Галлии, то все еще обойдется. Но Венера владычица, где взять сил, чтобы расстаться с тем, в ком сосредоточена вся ее жизнь?
В доме началась суета. Невзирая на сопротивление Силия, Мессалина взяла с него слово, что он не останется в Риме, страстно расцеловалась с ним на прощание и вся в слезах отправилась во дворец за экипажем, который мог бы быстро домчать ее в Остию. Рядом с ее носилками шмыгала носом Порция, которая твердо заявила, что не покинет свою госпожу ни в горе, ни в радости.
Дрожа от нетерпения, Мессалина ворвалась в свои покои и потребовала, чтобы ей приготовили самое скромное из ее платьев. Быстро ополоснувшись и переодевшись, она устремилась во двор, где ее уже ждала повозка и конный эскорт, и по пути столкнулась с Агриппиной, которая с видом победительницы наблюдала за судорожными сборами своей соперницы. Гордо вскинув голову, Мессалина прошла мимо рыжей бестии, и, забравшись в экипаж, приказала трогаться в путь. На мгновение глаза соперниц встретились, и повозка умчала императрицу, оставив поле боя за Агриппиной. А Мессалина торопилась на встречу с постылым мужем, молясь о невозможном и обещая жертвы всем богам, словно это могло хоть что-то изменить.
* * *
Конечно, это был детский поступок — отправиться к Клавдию вымаливать прощение. И кто бы что потом ни говорил о коварстве и бессердечии Мессалины, только очень наивный, слишком самоуверенный или чрезвычайно глупый человек мог подумать, что эта поездка может что-то изменить. Скорее всего, она совершила его под влиянием минуты, когда, поняв, что сделала непоправимую ошибку, металась по дому Силия в поисках решения, которого не могло быть.
Трясясь в экипаже, она все с большей ясностью понимала, что ждет ее и Силия, но еще надеялась на чудо, которое могло произойти только в случае, если доверенные вольноотпущенники Клавдия еще не успели сказать своего слова, но, судя по всему, именно они послали гонца, или, скорее всего, кто-то из них сам взял на себя эту малоприятную функцию.
Впервые дорога до Остии показалась ей бесконечной, но вот наконец экипаж остановился перед домом, и она настороженно вышла из него, словно шла по льду, а не по булыжной мостовой. Открытые двери, пустой атриум, слова рабыни о том, что принцепс уехал несколько часов назад… Где они разминулись? Что погнало его в путь? Размышляя о том, что делать, она вышла на улицу и увидела перед собой неизвестно откуда взявшегося префекта претория, за спиной которого стояли хмурые преторианцы из ее эскорта. Префект кашлянул и шагнул вперед:
