— Кстати, я забыл ответить на один ваш вопрос. Вы спрашивали, в каком отделе я работаю. В отделе оккультных наук, герр Кауфман.
Побережье Нормандии, Дьепп
19 августа 1942 года
Воздушный бой над городом продолжался уже несколько часов. В выцветшем небе несколько десятков «Мессершмиттов» и «Фокке-Вульфов» крутили бешеную карусель с английскими «Спитфайрами». Два англичанина, резко снизившись, вырвались из круговерти, за первым «Спитфайром» волочилась тонкая струя сизого дыма. С земли к ним потянулись дымные трассы залпов малокалиберных зениток. На крыльях и фюзеляже подбитого самолёта несколько раз полыхнули окутывающиеся чёрным дымом огненные вспышки, что-то посыпалось трухой, левое крыло разломилось, и горящий «Спитфайр», кувыркаясь в воздухе, рухнул прямо на орудие. Пламя выплеснулось на обломки самолёта, громоздившиеся над сорванной с платформы и опрокинутой набок большой L-образной конструкцией, её странного вида широкий ствол, сужающийся к концу, был надломлен у основания, открывая внутренности — множество полых трубок. Второй «Спитфайр», спикировав, пролетел над разбитым орудием, метнулся в сторону, уходя от пулемётных очередей пары «Фокке-Вульфов», круто взял вверх, распустив за собой узкий белый шлейф гликоля из мотора, но «Фокке-Вульфы» нагнали его и, протрещав пушками, отправили догорать на землю.
Ничего этого, впрочем, Штернберг не видел. Он лежал на затоптанной траве и бессмысленно смотрел вверх, туда, где за маскировочной сетью, в прорехах просвечивавшей на солнце листвы, стальными чайками высоко проносились истребители. Только что англичане, случайно или намеренно, заставили замолчать орудие, которое за каждый сбитый немецкий самолёт отправляло к земле по три-четыре «Спитфайра». От удара единственный образец «Штральканоне-2» превратился в груду металлолома, укрытый в недрах механизма огромный кристалл погиб, и его близнец, покоившийся в ладонях Штернберга, внезапно покрылся трещинами и рассыпался на тысячу искрящихся осколков. Была вспышка боли, от которой словно рвались жилы, и миг глубокого беспамятства.
Затянутое сетью небо заслонили двое, они что-то говорили, но слов было не разобрать. Валленштайн и Ратке. Макс Валленштайн походил на бравого гусара времён Фридриха Великого, а Оскар Ратке — на хорька в каске. Ремень каски у Ратке болтался под тощим подбородком.
— Оскар, затяни ремень, — сказал Штернберг. Звуки внешнего мира вернулись вместе со звуком собственного голоса. — На черта тебе шлем, если носишь его как панаму? Ты не на курорте.
— Мы как раз на курорте, — напомнил Ратке, показывая в улыбке мелкие зубы. Ратке был сугубо штатским человеком, неохотно влезшим в форму и побаивавшимся собственного пистолета.
— Профессор Хельвиг будет биться в припадке, — жизнерадостно объявил Валленштайн. — Ты разнёс его пушку.
— Я? Его пушку?! Иди к чёрту, Макс. — Штернберг резко сел и указательным пальцем впечатал в переносицу очки. — Эта пушка принадлежит мне так же, как и ему. Это была моя идея с кристаллами. Без них тогда, во время бомбёжки Дюссельдорфа, эта проклятая штуковина не смогла сделать ни единого выстрела! А вот испытать её в боевых условиях предложил, кстати, сам Хельвиг. Санкта Мария и все архангелы, я ведь отдал на растерзание собственные кристаллы, других таких нет во всей Германии!
— Предъяви счёт Королевским ВВС, — ухмыльнулся Валленштайн.
— Тогда уж лучше лично Черчиллю, — поднявшись, Штернберг посмотрел туда, где среди опалённых кустов поднимался чёрный столб дыма. Дальше берег обрывался в морскую даль, затянутую серой пеленой. — Проклятие! — Руки у него ещё дрожали после всего произошедшего, в ушах звенело. — Чёрт бы побрал этого томми с его грудой металлолома. Я ж говорил, скверное здесь для неё место.
— Зато как она лупила по этим корытам — английские селёдки надолго запомнят! — восхитился Ратке.
Позицию для «Штральканоне» выбрали и впрямь удачно: отсюда простреливался весь пляж, протянувшийся перед городом до входа в закрытую гавань. Экспериментальное орудие установили на краю западного утёса, а его необычный расчёт расположился на довольно значительном расстоянии, укрывшись за остатками древней каменной стены. Собственно, весь расчёт составлял лишь один сидевший на раскладном стуле Штернберг, в трансе, с пустым бледным лицом склонившийся над большим отполированным прозрачным кристаллом, — он был и командир орудия, и наводчик, а заряжающего не требовалось. Находившиеся неподалёку зенитчики с суеверным ужасом наблюдали за адской машиной: она сама собой поворачивалась на платформе, задирала или опускала ствол. После того, как внутрь орудия в придачу к системе рефлекторов была помещена линза, созданная из кристалла, предназначенного для ясновидения, устройство стало передавать неизвестно откуда энергию, которая могла двигать предметы и, собранная в пучок, останавливала моторы. Вражеские самолёты, попадая под невидимый луч, падали, сползавшие с десантных барж танки замирали в полосе прибоя, катера волной прибивало к берегу, под огонь артиллерии и пулемётов. Высадка англичан окончательно захлебнулась. Ратке снимал работу «Штральканоне» на кинокамеру, а Валленштайн, склабясь, смотрел в бинокль. Он длинно выругался, когда дымящий «Спитфайр» упал прямо на орудие. Валленштайн собирался сменить Штернберга у кристалла.
— Могу поспорить, этот сраный герой нарочно сюда свалился.
Штернберг снова бросил взгляд в сторону разбитой «Штральканоне», с досадой зарылся пальцами во взъерошенные ветром волосы.
— Да ничего подобного. Чистая случайность, дьявол её раздери. Пилот уже был мёртв. Чтоб ему в аду гореть, идиоту.
Они вышли из укрытия и направились к обрыву. Слева, на утёсе пониже, возвышался старинный замок, ещё ниже простирался чадящий город. Вдалеке вокруг жирных клубов дыма «Мессершмитты» гоняли одинокий «Спитфайр». В сущности, всё уже было кончено. Остатки десанта суматошно грузились на катера, в то время как с берега их поливали бешеным огнём. Два катера, один за другим, перевернулись под напором отступающих. Штернберг злорадно улыбнулся, Валленштайн издевательски зааплодировал.
Штернберг подошёл к самому краю обрыва и, сложив руки на груди, принялся по-хозяйски оглядывать пляж, густо усеянный мёртвой техникой. Далеко, за входом в гавань, белой стеной возвышался восточный утёс. Берег у Дьеппа назывался Алебастровым. Прекрасное название для места, где одержана первая победа. Подотдел Штернберга существовал только месяц, и в нём было, не считая его самого, лишь два человека — но первый же проект, за который они взялись, проект по усовершенствованию орудия Хельвига, увенчался, несмотря ни на что, успехом.
Край утёса густо порос высоким чертополохом с сочными зелёными шипами. У берега уходил под воду один из английских катеров. Загнанный «Мессершмиттами» истребитель рухнул где-то в порту. Крупные лохматые цветы чертополоха были похожи на застывшие лиловые вспышки, над ними планировали чёрно-рыжие бабочки-репейницы. Одна бабочка, едва выйдя из крутого пике, уселась Штернбергу на рукав, чуть повыше нашивки над обшлагом — чёрного ромба с белой руной «Альгиц», символом «Аненэрбе»; руна походила на условное изображение человека, в ликовании вскинувшего вверх руки. Огненно-рыжая бабочка на чёрном сукне мундира смотрелась торжественно, как орден.
