Вглядываясь в толпы верховых, в бегающих по лугу испуганных лошадей, потерявших своих всадников, она с горечью размышляла о том, как трудно и долго вырастить, но как легко и быстро убить человека, только потому, что кому-то захотелось повоевать, захватить чужую землю и установить на ней собственные порядки. Она думала, как несправедлива и жестока жизнь, в которой столько страданий и горя. И старалась не думать о том, что где-то вот так же сражается Палевский, может быть, на этом лугу, и так же рискует в любую минуту быть убитым.
Справа на пригорке что-то опять загрохотало, и она только теперь догадалась, что это пушки. Она перевела трубу на кромку луга, где поднимались фонтанчики дыма, и увидела что там, среди дальних перелесков, двигаются крошечные разноцветные квадраты. Их было много, до ужаса много, а они все появлялись и появлялись — впереди, из-за полосы леса, слева, из-за рощ, — заполняя все видимое пространство и надвигаясь на этот луг, где все еще суетились и скакали пестрые фигурки.
«Это французы! — ахнула Докки. — Французы, вся их армия — вот она, и идет сюда, и скоро заполонит и этот луг, и дорогу, и леса…» Она посмотрела направо, где должны были стоять русские части, и не увидела не то что войска — там не было даже отрядов, которые могли бы хоть как-то противодействовать той грозной, страшной, колоссальной силе, сюда идущей. Но еще стреляли с пригорка пушки, не видимые ей из-за деревьев, еще сражалась кавалерия на лугу, а у рощи перед рекой она с облегчением заметила несколько наших эскадронов или батальонов конницы; один отряд на рысях несся на луг в подкрепление к сражающимся. Но их было мало — ужасно мало! — по сравнению с полчищами марширующей массы французов, все вытекающей из темной дали — огромного войска, сжимающего полукольцом все открытое пространство.
Она оглянулась на тот берег реки в надежде увидеть подходящие войска, но там было пусто, не считая повозок, которые уже бодрее переезжали мост.
— Барыня, — окликнул ее кучер кареты Степан. — Садитесь, мы продвигаемся.
— Поезжай, я догоню пешком, — сказала Докки, посмотрев на дорогу. Стоящая впереди кибитка отъехала недалеко — на несколько саженей — и опять встала.
Степан щелкнул языком и встряхнул поводьями. Лошади шагом двинулись к кибитке, а Докки медленно пошла по обочине, наблюдая за тем, как отряд перешел на галоп, на скаку рассыпался веером и с размаху налетел на толпы сражающихся всадников.
«Но почему они не отходят?! — мысленно причитала она, видя, как с противоположной — французской — стороны выскочило несколько конных неприятельских отрядов. — Они не справятся с этой громадной армией! Они все погибнут!»
— Барыня! — к ней подскочил сердитый Афанасьич. — Нечего здесь разгуливать! Пошли быстро!
— Что такое? — спросила Докки, почувствовав тревогу слуги, будто что-то могло быть тревожнее того трагического зрелища, которое разворачивалось перед ними на лугу.
— Пошли, пошли, — он схватил ее за локоть и потащил за собой.
— Никогда себе не прощу! — бормотал Афанасьич. — Никогда! Эк я вас подвел, барыня, никогда себе не прощу!
— Да что такое случилось?
— А вы не видите? Привез я вас прямо под пули, к врагу в лапы… Ох-хо-хо, — прокряхтел он, подводя ее к карете. Докки увидела, что стременной седлает Дольку, а у экипажа ждет зареванная Туся.
— Быстро переодевайтесь в верховое платье, — сказал Афанасьич. — Туська, дура, прекрати реветь! Иди, барыне помогай!
— На мосту то болван какой с фурой застрянет, то телеги с ранеными пропускают. Когда еще подойдем туда, — пояснил Афанасьич, помогая Докки подняться в карету. — Поедем верхами, иначе можем не успеть перебраться. Армейцы мост порохом начиняют, взрывать будут, чтоб француза остановить. Надобно успеть перебраться — хоть по мосту, хоть вплавь — как угодно, но уйти отсель.
— Но я могу и в дорожном платье ехать верхом, — запротестовала Докки, которой совсем не хотелось сейчас впопыхах переодеваться в амазонку в тесноте кареты.
— Юбка не годится — все наружу будет, — резко сказал Афанасьич. — Нельзя, чтоб на вас всякий сброд глазел. Опять же без сапог ноги свои сотрете. Сменяйте одежу!
Он впихнул в карету горничную и захлопнул за ней дверцу.
— Не поеду я на лошади, страшно, — всхлипывала горничная, помогая Докки облачиться в амазонку и сапожки. — Барыня, скажите ему, что я не поеду!
Слуги боялись Афанасьича больше, чем хозяйку, потому порой пытались воздействовать на него, прибегая к помощи Докки.
— Как он скажет, так и сделаешь, — ответила она Тусе, понимая, что Афанасьич не просто так решил уезжать отсюда верхами. Известие, что мост будут взрывать, ее также сильно обеспокоило, но почему-то она волновалась не только за себя, но и за тех всадников, которые сейчас сражались и гибли за нее, за Тусю, за Афанасьича, Степана и всех других людей, которые стояли, шли, ехали, жили — и здесь, и поблизости, и далеко — по всей России.
— Ну, скоро там? — снаружи послышался голос слуги.
— Иду! — Докки повесила на шею кожаный шнурок с зрительной трубой и вышла из кареты. Афанасьич уже подводил к ней Дольку. Кобыла неспокойно прядала ушами и заводила глаза, напуганная грохотом выстрелов, оживлением на дороге и той тревогой, которая передавалась ей от людей.
Афанасьич подсадил барыню в седло и уселся на своего коня.
— Понял, Степан? — говорил он кучеру. — Оседлаете всех запасных — сколько седел хватит, — вещи привяжете. Как увидишь, что не успеваете на мост, распряжете лошадей. Прохора, Туську, Ваньку да Макара посадите верхами — и на ту сторону. Не тяни до последнего, бросай эту карету да бричку — обойдемся. Главное — выбраться отсель. Если что — потеряемся али как, — встретимся по дороге на Псков, будем друг о друге спрашивать по постоялым дворам. Денег я тебе дал на случай чего.
— Понял, Егор Афанасьич, все понял. Не боись, все сделаем, — отвечал ему Степан.
Слуги стояли полукругом около Докки и Афанасьича, взволнованно поглядывая то на них, то на луг, где все сражались наши с французами.
Афанасьич кивнул и поехал по обочине. Докки последовала за ним, попрощавшись со слугами и вновь уставившись на поле боя, предоставив кобыле самой пристраиваться в хвост коня Афанасьича. Замыкали кавалькаду два стременных, которых Афанасьич взял в сопровождение, ведя на поводу лошадь, навьюченную поклажей.
Продвигались шагом, потому как перейти на более быстрый аллюр на забитой транспортом и людьми дороге не представлялось возможным. Они почти подъехали к мосту, когда Докки увидела, как из небольшого перелеска, отделенного от дороги распаханным полем, показался русский эскадрон и поскакал на французов, теснивших наш левый фланг. Едва она обрадовалась подмоге, как заметила, что со стороны неприятеля из-за островка деревьев выскочил конный отряд, и понесся по краю поля к реке, огибая луг.
— Французы, — завопил кто-то на дороге. — Французы с тыла!
