– Сумасшедший? Ничуть. Нищий! Без всякого сомнения. Но вы можете быть совершенно спокойны, наш король взволновался точно так же, как и вы, и выкупил драгоценные реликвии уже пять лет тому назад. Он самолично отправился в Санс вместе со своей свитой, чтобы встретить их там. Ах, какое это было трогательное и впечатляющее зрелище, когда Его Величество со своим братом Альфонсом, оба босиком и в покаянной одежде, несли ларец со святынями по городу до великолепно украшенной французскими гербами, белыми лилиями и драгоценными тканями баржи. Эта баржа повезла святыню водным путем до дворца в Париже. За эти пять лет господин Пьер де Монтрей построил самую удивительную на свете часовню, для того чтобы хранить терновый венец нашего Господа.
Погрузившись в воспоминания, старый оруженосец так растрогался, что по щеке у него скатилась слезинка.
– Благодарение Господу, что святыни в целости и сохранности, – вздохнул Рено, который при этом подумал о подлинном Кресте Господнем, по-прежнему находившемся в укрытии возле Рогов Хаттина, неподалеку от последнего поля несчастливой битвы. – Однако жители Константинополя, должно быть, безмерно огорчены расставанием со святынями, и, кто знает, может настать день, когда они попросят короля Франции вернуть им выкупленный залог. Что же тогда станется с прекрасной часовней?
– Разве часовня не служит славе Господа всегда и при любых обстоятельствах? – сурово прервал размышления Рено Пернон. – Разумеется, император Константинопольский не отказался от своих прав на святые реликвии, но я думаю, что отказ последует в самое ближайшее время. Если только ученейший господин Альберт не поделился с ним своей тайной… Но я был бы крайне удивлен, если бы это произошло…
Внезапное появление мадемуазель д’Эркри прервало их беседу. Она пришла сообщить Рено, что он должен быть готов сопровождать госпожу во второй половине дня в королевский дворец.
– Королева прислала записку и просит госпожу Филиппу пожаловать к ней. На этот раз, я полагаю, вы довольны? Тут уж никто не скажет, что вы прислуживаете, как слуга! Госпожа приказала отнести к вам в комнату одежду, в которой вы сможете появиться перед столь знатной особой.
Засыхающему растению дали глоток воды, и Рено ожил. Он сменил штаны из плотной шерсти на штаны из тонкого сукна, надел вместо обычной котты бархатную, отделанную беличьим мехом, и двумя часами позже уже въезжал в ворота дворца, который был расположен неподалеку от Сены. Первое, что увидел Рено, оказавшись в просторном внутреннем дворе королевского дворца, была галерея со сводами, которая придавала ему сходство с монастырем. Но люди здесь встречались самые разные – воины, монахи, дамы и даже нищие; несчастная судьба обездоленных внушала королевской семье такое сострадание, что государь приглашал их в свои личные покои и не только оделял щедрой милостыней, но и усаживал за свой стол и подавал еду собственноручно. Сам дворец был совсем невелик, узким прямоугольником он как бы отсекал овальную оконечность острова Ситэ, и там был разбит чудесный сад с разными фруктовыми деревьями и красивой беседкой, увитой виноградом. Бело-розовой кипенью сейчас в нем цвели груши. Два-три зеленых островка, похожие на рыбок, радовали глаз в искрящихся под солнцем водах Сены. День выдался на загляденье солнечным.
Вообще надо сказать, что дом французских королей, хоть и выстроенный с суровой простотой, которая лишь придавала ему изящества, выглядел приветливым и даже по-детски веселым. Этому впечатлению не мешали ни стражники, которые вышагивали по двору, поблескивая алебардами, ни пышные наряды некоторых придворных. Веселья добавлял гомон, доносящийся со стройки, где каменщики воздвигали что-то невероятное, потому что государь хотел, чтобы Святая капелла затмила по красоте все, что существует на свете.
Рено спрыгнул на землю, помог сойти с иноходца госпоже Филиппе, передал поводья обеих лошадей конюхам и приготовился следовать за дамой, но та его остановила:
– Ждите меня здесь. Не подобает, чтобы вы входили в покои Ее Величества без ее соизволения. Наберитесь терпения.
Разочарованный Рено, которому после того, как он избежал почти неминуемой смерти, так хотелось везде побывать, все узнать и все увидеть, вынужден был лишь поклониться. Однако он спросил, можно ли ему сходить и посмотреть, как строится знаменитая часовня. Ответом ему был равнодушный взмах руки, который отнюдь не согрел ему сердце. Как только он увидел, что Филиппа поднялась на крыльцо дворца, он повернулся и зашагал к стройке. Здесь, зачарованный небывалым зрелищем, он мигом забыл о своем огорчении.
Будущая церковь по величине должна была быть куда меньше собора, однако строило ее великое множество каменщиков, напоминавших трудолюбивых пчел. Они трудились на лесах, которые окружали здание, удивлявшее своим видом уже сейчас. Оно должно было быть двухэтажным. Первый этаж был возведен на мощных опорах, отличался прочными толстыми стенами, в которых были проделаны небольшие стрельчатые окна. Над ним тянулись высоко вверх стрелы из белого камня, между которыми светилось пустое пространство. Где-то высоко-высоко, в голубом небе, эти стрелы с помощью деревянных перекрытий образовывали свод. Будущее здание напоминало гигантский ларчик для хранения святых реликвий, как сразу догадался Рено, но верх его казался до того хрупким, что молодой человек не удержался и посетовал вслух, говоря сам с собой:
– Нет, им не выстоять против зимнего ветра!..
– А они все-таки выстоят, и даже без деревянных перекрытий, которые будут убраны, когда мы все достроим!
Рено обернулся и увидел позади себя мужчину средних лет, высокого и крепкого, одетого в подобие туники из плотного сукна, перехваченной кожаным поясом, на котором висел кожаный кошелек. Румяные щеки, крупный нос, небольшая курчавая бородка с проседью и серые острые глаза. В руках небольшой свиток пергамента и линейка. На голове шерстяная шапочка, из-под которой выбивались непокорные пряди волос. Грубые башмаки перепачканы белой пылью. Взглянув на них, Рено заключил, что мужчина работает на стройке. Уверенность, прозвучавшая в словах каменщика, была так велика, что не могла не произвести впечатления на молодого человека. Но ему было очень трудно отказаться от собственного мнения.
– Я бы не хотел показаться вам упрямцем, – вздохнул он, – но мне кажется, что наверху слишком много пустого пространства, а камня маловато.
– Его больше, чем вы можете себе вообразить. Вы, наверное, не знаете, что каждая из стрел, устремленных в небо, или уже укреплена, или будет укреплена контрфорсом. А пустое пространство заполнят разноцветные прекрасные витражи.
– Витражи? Такие огромные?
– Да, такие огромные. Со всех сторон на них будет падать свет, и они будут играть чудесными красками.
– Тогда и в самом деле это будет что-то необыкновенное! – признал восхищенный Рено. – Думаю, для вас большая радость участвовать в постройке такого чуда.
– Вы правы, для меня это настоящее счастье, тем более что я архитектор, – сообщил мужчина не без гордости. – Меня зовут Пьер де Монтрей… Однако прошу меня простить, так как я вынужден вас покинуть. – И, поклонившись юному Рено, он отправился навстречу человеку лет тридцати, светловолосому, в мягкой белой шапочке. Тот шел медленно, словно задумавшись, – очень худой, очень высокий и, как все высокие люди, немного сутулый. Одет он был в длинный коричневый балахон из недорогой шерстяной материи, поверх которого был наброшен еще и сюрко
[10]
из той же ткани, подбитый, судя по проймам, кротовым мехом. Он был красив, с тонкими, но без всякой слащавости чертами лица: высокий лоб его уже прорезали морщины, но губы улыбались, а синие глаза сияли. Он шел, потирая руки, чтобы их согреть. Когда Пьер де Монтрей подошел к нему, он дружески обнял архитектора за плечи и только потом взял его под руку, собираясь продолжить путь и побеседовать.
