В богатом облачении, надетом для такого торжественного случая, Иннокентий, вопреки своей обычной сдержанности, лучился радостью. Он знал, что в могучей Генуе ему нечего опасаться своего заклятого врага и теперь настала очередь Фридриха трепетать. В самом деле, весть о прибытии папы в Геную была для Фридриха ударом грома среди ясного неба, гнев едва не задушил его.
– Я приготовил ему шах и мат, – зарычал он, – а генуэзцы опрокинули доску!
Однако вино налито, приходится его пить.
Между тем Иннокентий не собирался долго оставаться в родном городе, главной его целью была Франция, там он обретет надежное прибежище, сможет созвать собор и оттуда поразит молнией антихриста!
К королю было отправлено посольство, состоящее из епископов и титулованных князей церкви, которое было принято Людовиком в аббатстве Сито, где король почтил своим присутствием заседание главного капитула ордена тамплиеров.
Посланцы преклонили колени перед Его Величеством и напомнили королю, что его предок Людовик VII дал приют в Сансе Александру III, боровшемуся против Фридриха Барбароссы, и попросили для Иннокентия пристанища в Реймсе. С каким напряжением ожидали они ответа и едва не расплакались, когда король, в свою очередь, тоже встал перед посланцами на колени и поблагодарил их за оказываемое ему папой доверие… Но, объявил он тихим и ласковым голосом, он должен посоветоваться со своими баронами, ибо принять главного понтифика в священном городе Реймсе, где папа произнесет анафему императору, будет означать, что Франция объявляет Священной Римской империи войну. А король Франции поддерживает с Фридрихом добрососедские отношения и не хотел бы подвергнуть бедам войны свое королевство, которому с таким трудом сумел обеспечить мир. Однако – и об этом уже шла речь в приватной беседе – король не увидит ничего неподобающего в том, если Его Святейшество выберет для своего жительства город, расположенный вблизи французских границ, например поселится в могучем городе Лионе, стоящем на исконно французских землях, которые были отданы в феодальное владение графу Савойскому. Город этот славен своим архиепископством, оплотом всего христианского мира, и глава его почтен единственным в своем роде титулом примаса
[27]
галлов. Сейчас этот титул носит Филипп Савойский, брат графа. Нет никакого сомнения, что в случае, если императору пришла бы в голову злодейская мысль пойти на Лион, Его Величество Людовик не преминул бы поспешить на помощь этому французскому городу.
Тонкий политический совет пришелся по душе Иннокентию, который понимал толк в политике. Договориться о пристанище с графом Савойским и архиепископом Филиппом будет скорее всего несложно, тогда как местоположение Лиона было очень выгодно, так как туда на собор смогут приехать епископы и аббаты со всей Европы.
Согласие от графа Савойского было получено быстро. И савойцы, и лионцы пришли в восторг, представив себе, что на место слияния Соны и Роны прибудет столько знатных персон и что именно здесь будет проводиться церковный собор. Горожане – торговцы, трактирщики, ремесленники и виноделы – радели о славе Божией и горели желанием наказать императора, о котором говорили, что он пренебрегает христианской верой. К тому же они были не прочь получить те денежки, которые потекут в их карманы с прибытием такого количества именитых гостей.
В предложении Людовика Иннокентий нашел и еще одно достоинство: он обретал полную независимость и в решениях, и в поступках. Судьба Фридриха – а по слухам, после взрыва яростного гнева он порастерял свой воинственный пыл – уже не занимала главное место в мыслях папы, когда в последние дни осени он в сопровождении пышного кортежа ехал по долине Роны. Ссора с Фридрихом должна была уладиться в самом скором времени, главное теперь было собрать новый крестовый поход! После стольких тяжких лет, трудов, тягот, пролитой крови Святая земля вновь была в том же положении, что и пятьдесят лет назад, когда Готфрид Бульонский и его сподвижники бросились ей на помощь. Лион не так уж далеко от Парижа, и Людовик IX непременно прислушается к тому, что там происходит. Достаточно будет ему убедиться в необходимости нового похода, как весь христианский мир загорится надеждой.
Но как только папа прибыл в столицу галлов, новая ужасная весть поразила и горожан, и гостей, преисполненных самых цветущих надежд: король Франции при смерти…
Глава 6
На лестнице замка Понтуаз
Усевшись на ступеньке потайной лестницы, что вела в замке Понтуаз из спальни короля в спальню королевы, Санси де Синь изо всех сил старалась ничего не слышать. Она поставила локти на колени и зажала уши ладонями, она даже крепко-накрепко зажмурила глаза, словно сквозь них мог проникнуть ей в мозг нескончаемый поток звуков. Это пение она слышала вот уже третьи сутки! С той самой минуты, когда желудочная болезнь, изнуряющая Людовика, подвела его к порогу смерти.
Не было нужды заказывать молебны о здравии короля и созывать на них народ – города, деревни, аббатства и монастыри и так молились без устали, и заунывное пение псалмов, перемежаемое молитвами, наполняло холодный декабрьский воздух. Кающиеся грешники шли босыми по снегу нескончаемой вереницей, направляясь по мосту через Уазу в аббатство Мобюиссон, построенное по повелению королевы-матери и освященное только этой весной. Они шли помолиться о выздоровлении короля Божьей Матери, Царице Небесной.
Весь народ обратился к небесам за помощью и если Бог не слышал его молитв, то, наверное, из-за толстых серо-желтых облаков, похожих на вату. Но скорее всего потому, что не хотел услышать. Юная Санси прекрасно понимала Господа, она и сама не могла выносить этого нескончаемого жалобного воя. По ее мнению, хорошенько помолиться можно только тогда, когда тихо. В тишине легче раскрывается сердце, и твои пожелания так и летят к вездесущему и невидимому, который в этот миг пребывает с тобой. Но каково ему день и ночь слушать завывания целого города?
Замок весь пропах запахом ладана и горячего воска. Запах – как, впрочем, и молитвы – проникал и на узенькую лесенку, устроенную в толстой стене. Эту лесенку королева Маргарита показала своей юной родственнице в день, когда была особенно счастлива. А такие дни не так уж часто выпадали на ее долю. И тогда же королева рассказала, что, когда она только вышла замуж за Людовика, в сладкое время их юной и нежной любви, Ее Величество Бланка не давала им ни минуты покоя, и эта лестница тогда им очень пригодилась.
В их супружескую жизнь Бланка начала вмешиваться с первого дня, а вернее, с первой брачной ночи. А еще вернее, с той самой ночи, что последовала за чудесным днем венчания, но не завершилась в супружеской постели, украшенной и надушенной, как, казалось бы, всегда бывает. Нет, молодожены должны были исполнить старинный обычай, который, вполне возможно, Бланка привезла из своей родной Кастилии и который назывался «ночи Товия»
[28]
. На протяжении трех первых ночей они должны были сохранять чистоту и не любить друг друга, а молиться. Супружеская кровать белела вдали подобием алтаря, и, чтобы приблизиться к ней, нужны были долгие приготовления, но не в украшенной цветами веселой комнате, а в церкви. Маргарита смиренно повиновалась, хоть и не поняла, для чего нужно было стараться и готовить такую красивую брачную постель, раз она оказалась совершенно не нужна. Но решила, что это традиционный обычай для Франции.
