Жиль Пернон, обескураженный молчанием своего господина, окликнул его:
– Сир Рено! Неужели вам нечего сказать по поводу этой новости? По чести сказать, я ждал другого!
– Чего? Восторженных кликов? Если хочешь знать, что я чувствую, скажу прямо: я боюсь. Боюсь, что эта женщина с голосом сирены, завораживающим души и сердца, не принесет добра королеве Маргарите. Король правильно поступил, когда запретил ей петь.
– В общем-то я согласен с вами, но скажите, что вы намереваетесь делать?
– Сейчас – ничего, но когда мы прибудем в столицу и нас разместят по домам, я разыщу даму Герсанду и предупрежу ее. Думаю, что она лучше всех сможет позаботиться о благополучии королевы.
– Она тоже из Прованса, – заметил Пернон.
– Да, но эта женщина не похожа на певицу, она обладает удивительной прозорливостью и посвятила себя служению добру и спасению недужных. Я не думаю, что ей по душе Эльвира де Фос.
– Старушке Адели она тоже не нравится. Произнося ее имя, она плевала на землю, а это о чем-то да говорит.
Снова звонко запели трубы. Рыцари выстроились вдоль дороги, устланной коврами, по которой должен был проследовать легат, как только он ступит с галеры на землю. И вот он появился – впечатляющая фигура в ярко-красном одеянии с сияющим золотым крестом в двух руках, поднятых над головой. Крест был взят из французской сокровищницы с реликвиями, внутри его хранилась частичка подлинного Креста Спасителя.
В едином порыве все встали на одно колено. Сердце забилось в груди Рено, как большой колокол, он подумал: кто знает, а вдруг когда-нибудь вместо этого золотого, но такого скромного реликвария перед глазами воинов окажется подлинный Крест, который спрятал Тибо в земляной пещере, поручив ему, Рено, отыскать его и передать благочестивейшему королю, чтобы Крест этот плыл во главе войска, насыщая мужеством сердца отважных и даруя милость успокоения умирающим…
Глава 9
Остров Афродиты
Несмотря на беспокойство, гложущее сердце Рено, он не мог не отдать должного оказанной им встрече, так она была тепла и искренна, столько в ней было щедрого гостеприимства и неподдельного веселья. Вся армия встала лагерем под Лимасолом, а королевская семья с сопровождающими ее рыцарями и слугами двинулась под предводительством короля Генриха I к Никосии, его столице, находящейся от Лимасола в двенадцати лье.
Продвигались вдоль серебристых оливковых рощ и благовонных кедров, из древесины которых, издающей легкий приятный запах и не подверженной гниению, местные умельцы изготовляли ларцы и домашнюю мебель; вдоль апельсиновых и лимонных деревьев, усыпанных плодами и вызывающих у гостей удивление и восхищение. Миновали горы Троодос, снабжающие остров водой, среди вершин которых самая высокая именовалась Олимпом. От сосен, которые будто плащ укрыли эти горы, веяло животворящим запахом смолы.
По дороге останавливались в монастырях и долго молились перед иконами, которых до того никогда в церквях не видели: перед образами Спасителя, Девы Марии и святых, торжественных и строгих. Одетые в золотые и пурпурные одежды, святые сурово и печально взирали на молящихся большими темными глазами.
Погода была на удивление теплой, небо божественно синим, с редкими белыми облачками, которые, словно мазки художника, подчеркивали синеву небосклона. На виноградниках крестьяне в красных и синих рубахах срезали тяжелые, полные сока кисти винограда и складывали их в корзины.
Они въехали в Никосию, прекрасный город, уютно расположившийся на берегах реки Педиэос, в окружении голубоватых перистых пальм и черных стрел кипарисов. Жители столицы встречали гостей, держа в руках маленькие букетики мирта, сбрызнутые розовой водой, они вручали букетик каждому рыцарю-паломнику в знак гостеприимства и… любви, потому что эта традиция сохранилась еще с тех давних времен, когда здесь поклонялись богине Афродите. Город был построен на византийский лад, в жилах его жителей текла греческая кровь, но вокруг слышалась латинская речь. В этой удивительной столице удивительного острова крестоносцы чувствовали себя не только в гостях у добрых друзей, но словно бы у себя дома, так сердечно их принимали. Впрочем, они и в самом деле были среди своих: у королей рода Лузиньянов, которые вот уже полвека правили островом, смешалась древняя кровь арденнской ветви Анжу, выходцев из Пуатье, с кровью графов Шампанских. Сюда же добавилась и живительная капля крови византийских императоров.
Король Генрих I, европейский государь на Востоке, отличался высоким ростом и немалой грузностью, за что и заслужил прозвище Генриха Толстого, что, впрочем, не мешало ему быть весьма привлекательным благодаря приветливому выражению лица, темной бороде и синим глазам. Он был искусным воином, приятным собеседником и осмотрительным правителем. Потомок древних франкских королей, удостоившихся престола в Иерусалиме, он по своей матери Алисе доводился внуком королеве Изабелле и ее третьему супругу Генриху Шампанскому, а по своему отцу Гуго I Кипрскому был внуком Амори де Лузиньяна, который сам, в свою очередь, стал четвертым супругом Изабеллы, и внуком первой жены Амори Эшивы Ибелинской. Генрих, законный король Кипра, с прошлого, 1247 года, с благословения папы Иннокентия IV получил еще и корону королевства Иерусалимского, которой до этого владел император Фридрих II. Фридрих присвоил ее себе, женившись на внучке – она только-только достигла брачного возраста – все той же королевы Изабеллы и ее второго супруга Конрада Монферратского. К этому времени Фридрих уже был отлучен от церкви, и никто не захотел возлагать корону Святой земли на голову императора, преданного анафеме. Он сделал это сам, а заодно объявил себя и королем Кипра. На Кипре у Фридриха, который еще во времена малолетства Генриха пытался силой добиться над ним регентства, оставались войска, однако Генрих 15 июня 1232 года расправился с ними и загнал их в море. Борьба Иннокентия IV с Фридрихом с каждым годом становилась все ожесточеннее. На соборе в Лионе папа вновь отлучил Фридриха от церкви и официально освободил Кипр от настырного немца. Так что Людовик Французский, обняв в замке Лимасола своего родственника, обнял законного короля Иерусалима.
Что же касается Рено, то ему не понадобилось сложных выкладок – хотя генеалогическое древо обольстительной Изабеллы, чей образ он всегда носил у себя на груди, было очень и очень разветвленным: король Генрих доводится ему двоюродным братом, так как мать Рено, Мелизанда, и мать Генриха, Алиса, были родными сестрами по матери. Разумеется, он никому не собирался сообщать о своем родстве с королем, но про себя улыбнулся, сразу почувствовав симпатию к славному Генриху, который так здорово расправился с войсками еретика-императора и с такой щедростью теперь принимал гостей.
Никосия очаровала его не меньше, чем его товарищей, которые тоже никогда не видели восточного города. Они любовались балконами, утопающими в цветах, галереями и террасами, куда обитатели выходили вечером подышать прохладой, крытыми узкими улочками, в тени которых продавали медные кувшины, пестрые вышивки, резные табуреты и столики, а также мешочки с пряностями, глиняные амфоры с винами, сладости, масло и благовония – словом, всевозможные богатства изобильного восточного рынка. Удивился Рено и отсутствию вокруг города крепостных стен, но узнал, что он тщательно охраняется днем и ночью стражниками, которые носят с собой, кроме оружия, еще и флейты с тамбуринами. Больше всего на свете жители города боялись пожаров, поэтому на каждом шагу стояли большие кадки с водой, которые в любой миг можно было опрокинуть на вспыхнувший язычок пламени. В честь гостей дома были украшены коврами и переливающимися тканями, а на балконы и террасы вышли в своих лучших нарядах женщины – что само по себе было необыкновенным зрелищем! – и бросали крестоносцам цветы и букетики мирта.
