— Бог ты мой! — с обычным хмельным энтузиазмом воскликнул хозяин, вскакивая. — Ромушка, вот не чаял! Сейчас прикажу еще стопочек принести… А вы… простите, не имею чести… тоже ведь не откажетесь?
— Увы, откажусь… — сказал Савельев. — Не затрудняйте себя, пожалуйста, вызовом прислуги. Я так полагаю, Роман Степанович тоже не склонен…
— Рома?!
— Извини, Федя, что-то нет желания… — сказал Рокотов хмуро. — Позволь тебе представить: поручик Савельев Аркадий Петрович из Гатчинского батальона.
— Хомяков Федор Игнатьич, очень приятно! — лицо хозяина преисполнилось неприкрытого сарказма. — Как же, а как же… Вотчина академика Карелина…
— Не вполне, — сказал Савельев терпеливо. — При всем том весе и значении, которое господин академик имеет в некоторых… учреждениях, к текущей жизнедеятельности батальона он не имеет отношения, не говоря уж о влиянии на дела…
— Ну да, конечно, — поморщился Хомяков. — Изволит парить в горних высях, порождая непререкаемые теории и суждения… Господа, может быть, все же водочки?
— Федя, успокойся, — сказал Рокотов твердо. — Аркадий Петрович по поручению батальонного начальства проводит, как бы это выразиться, нечто вроде дополнительного следствия… И есть некоторые основания для оптимизма…
— Великолепно! — воскликнул Хомяков с напускным восторгом. — Неужели признано будет, что светило и корифей все ж ошиблось? И мне позволено будет снять эту арестантскую робу? — он брезгливо потеребил лацкан сюртука.
— Обнадеживать вас раньше времени я не буду, — спокойно сказал Савельев. — Рановато, по-моему. Но дополнительное следствие, сдается мне, и в самом деле не помешает… Мы можем поговорить серьезно?
— Да бога ради…
— Прекрасно, — сказал Савельев. — Могу я в таком случае попросить у вас полстакана холодной воды?
— Да в момент…
Хозяин позвонил, и вскоре прислуга доставила требуемое. Савельев, предвидя именно такое состояние опального ученого, предусмотрительно заглянул в аптеку… Он достал из кармана стеклянный флакончик, не без труда справился с притертой пробкой и, прижимая горлышко указательным пальцем, накапал в стакан несколько капель прозрачной жидкости. Взяв с подноса ножик для сыра, размешал питье его серебряной рукоятью. Хомяков наблюдал за его манипуляциями с оторопелым любопытством.
— Выпейте, — сказал Савельев, протягивая ему стакан.
— Это что? — Хомяков невольно отстранился.
— Ну разумеется, не аква Тофана
[1]
— усмехнулся Савельев. — Обыкновеннейший нашатырный спирт. Это вас отрезвит.
— Да отстаньте вы с такой гадостью…
— Федор Игнатьевич… — сказал Савельев холодно и веско. — Вы человек взрослый и, судя по предмету ваших занятий, весьма неглупый… Я ничего не могу вам обещать, потому что не имею к тому оснований. Но, если вам интересно мое мнение, в этом деле что-то нечисто… весьма нечисто. И я им намерен заниматься далее. У вас появляется некоторый шанс… Если — подчеркиваю, если! — вы все же правы в какой-то степени, многое можно изменить…
— Так вам Карелин и позволил…
— Мы не занимаемся учеными изысканиями, — сказал Савельев с великим терпением. — Мы, знаете ли, практики. А потому пребываем все же несколько в иной области, нежели господин Карелин… Вы, на мой взгляд, не так уж и пьяны… но лучше протрезветь окончательно. Не то у вас состояние для серьезного разговора. Нет, я не намерен вас неволить… Вы можете и далее упиваться вашим горем, в прямом и переносном смысле… Только есть ли толк? Горе — вещь зловредная, оно может и плавать научиться, и уж тогда вы его ни за что не утопите… Если вам важна ваша работа… ваша прежняя работа, быть может, попробуете побороться?
— Федор, не дури, — сказал Рокотов насколько мог убедительно. — У тебя в самом деле шанс появился… Неужели не воспользуешься? Будь ты мужчиной…
Какое-то время все пребывало в неподвижности и молчании, потом Хомяков, чуть гримасничая, протянул руку:
— Ну ладно, ладно, давайте вашу отраву…
Морщась без всякого притворства, он выцедил содержимое стакана, крякнул, помотал головой, с силой провел ладонями по лицу. Савельев терпеливо ждал, убежденный в действенности испытанного средства. Оно не подвело и на сей раз: довольно быстро Хомяков если и не протрезвел окончательно, то стал крайне близок к тому.
— Значит, говорите, дополнительное следствие… — протянул он уже совершенно другим тоном. — А почему бы вам, господин из батальона, попросту не понаблюдать за этим прохвостом Аболиным? Посмотреть, при каких обстоятельствах он изволил у нас появиться? Даты и даже точное время «вспышек» распрекрасным образом зарегистрированы.
— Вы о чем? — притворился непонимающим Савельев.
О некоторых вещах, о некоторых возможностях, имевшихся в распоряжении батальона, понятия не имели даже в той же Особой экспедиции — секретность соблюдалась строжайшая. Хомяков тоже не мог ни о чем подобном знать, поскольку официально на службу в батальон он так и не был зачислен…
Хомяков улыбнулся крайне хитро:
— Ах, господин поручик, господин поручик… Вы в самом деле считаете, что достаточно выпустить пару-тройку предписаний о строжайшей секретности, чтобы все было в ажуре? Человек, преуспевший в изучении некоторых научных дисциплин, о которых посторонние и не знают, способен многое вычислить. Честное слово, — он взял карандаш в серебряной оправе, чистый лист бумаги и изобразил на нем уверенными быстрыми штрихами нечто вроде раскидистого дерева без листьев. — Видите ли, если углубленно заняться иными направлениями… — он ткнул обратной стороной карандаша в одну из «веток», — то вычисления в конце концов неопровержимо докажут: кроме устройств для путешествия в былые и грядущие эпохи, у вас должны быть и устройства для наблюдения за таковыми… Неопровержимо вытекает из расчетов, знаете ли…
«А вот об этом следует непременно доложить Старцеву, а то и генералу, — подумал Савельев, — что есть возможность иные строго засекреченные вещи вычислить…»
— Давайте прекратим этот разговор, — сказал он твердо. — Со своей стороны, могу уточнить: я только что приехал в Москву, и расследование лишь начинается… Но я намерен использовать все средства, какие мне доступны. Пока что мне хотелось составить свое представление о происходящем…
— И что же?
— Я уже говорил: мне представляется, что дело нечисто. Более точных формулировок постараюсь пока что избегать. За отсутствием фактических доказательств. Все происшедшее, теоретически говоря, может иметь и другие объяснения, гораздо более прозаические и нашу службу не затрагивающие… Но я посчитал, что мне все же необходимо с вами поговорить… самым приватным образом, понятно. Мне никто не запрещал с вами встречаться, но и поручений таких не давал. Так что беседа наша — это разговор двух частных лиц… правда, вынужденных помнить о принятых на себя обязательствах.
