– Ты.
– Тогда уверена.
– Ладно.
– Так вот зачем я звоню. Он теперь не ест ни звездочки, ничего. Просто давится всем, что я кладу ему в рот. Больше не может глотать, как мне кажется. Вчера доктор Ньюланд осмотрел его. Подозревает, что случился еще один сердечный приступ.
– Удар, – то ли спросил, то ли уточнил Джуд.
– Ну, не такой удар, что с ног валит. Случись с ним настоящий удар, вопросов бы не было. Он был бы уже мертв. А это, по-видимому, легкий приступ. Такие не всегда дают о себе знать явным образом. Особенно когда в том состоянии, как он сейчас: сидит, смотрит, и все. Он не сказал ни слова за последние два месяца. И уже никогда не скажет.
– Он в больнице?
– Нет. Дома мы ухаживаем за ним ничуть не хуже, а может, даже и лучше. Я живу с ним, а доктор Ньюланд заходит почти каждый день. Но можно и отправить в больницу. Так будет дешевле, если тебе это важно.
– Нет, неважно. Пусть лучше в больнице останется лишняя койка для тех, кому действительно нужен больничный уход.
– Тут я не стану спорить. В больницах умирает слишком много людей, которым уже нельзя помочь. Остается только удивляться, зачем они там лежат.
– Так что ты собираешься делать с его питанием? Что дальше?
На том конце провода возникла секундная пауза. Кажется, вопрос застал Арлин врасплох. Потом она заговорила тоном человека, объясняющего ребенку жестокую реальность, – с мягкой рассудительностью и одновременно извиняясь:
– Что ж. Решать тебе, не мне, Джастин. Док Ньюланд может подключить его на внутривенное питание. Тогда он протянет еще немного, если ты этого хочешь, – до тех пор, пока не случится очередной приступ и он не забудет, как дышать… А можно оставить все как есть. Лучше ему не станет, в восемьдесят пять лет так не бывает. Мы не вернем ему молодость, правда? Он готов к тому, чтобы уйти. А ты?
Джуд подумал, но не сказал вслух, что он готов к этому уже сорок с лишним лет. Порой он воображал этот момент, честно говоря, он почти мечтал о нем. Но вот он настал, и Джуд с удивлением почувствовал, как у него заныло в желудке.
Тем не менее его ответ звучал ровно:
– Хорошо, Арлин. Внутривенного питания не надо. Раз ты считаешь, что время пришло, я верю тебе. Держи меня в курсе событий, ладно?
Но она, оказывается, еще не закончила. Нетерпеливо фыркнув, она перебила его:
– Когда ты приедешь?
Джуд растерянно нахмурился, опираясь о стол Дэнни.
Разговор прыгал с одной темы на другую – как иголка проигрывателя перескакивает с дорожки на дорожку на битой пластинке.
– Зачем мне приезжать?
– Ты не хочешь увидеться с ним, пока он с нами?
Нет. Он не навещал отца, не был с ним рядом вот уже три десятилетия. Джуд не желал видеть старика при жизни и не желал смотреть на него после смерти. Он не собирался даже присутствовать на похоронах, хотя, конечно, оплачивать все придется ему. Джуд боялся того, что может почувствовать – или не почувствовать. Он даст сколько угодно денег, лишь бы не оказаться вновь в обществе отца. Лучшее, что можно купить, это расстояние.
Сказать такое Арлин Уэйд он, конечно же, не мог, как не мог и признаться, что с четырнадцати лет ждет смерти отца. Вместо этого он спросил:
– А он хотя бы узнает меня?
– Трудно сказать, кого он узнает, а кого нет. Но он понимает, когда рядом с ним кто-то есть. Он следит глазами за всеми, кто входит в комнату и кто выходит. Хотя в последнее время он стал меньше реагировать на внешний мир. Так обычно и бывает, если в мозгу перегорит много лампочек.
– Боюсь, я не смогу приехать. На этой неделе точно не вырваться, – сказал Джуд, прибегнув к самой простой неправде. Он надеялся, что разговор наконец подошел к концу, и приготовился прощаться. А потом, совершенно неожиданно для самого себя, задал вопрос, о существовании которого в своей голове и не подозревал, пока не услышал его слетающим с собственных губ: – Ему будет тяжело?
– Умирать? Да нет. Когда старики доходят до такой стадии, их уже ничто здесь не держит, если, конечно, не кормить их через трубку. И они уже не страдают.
– Это точно?
– А что? – вопросом на вопрос ответила Арлин. – Ты разочарован?
Через сорок минут Джуд завернул в ванную комнату, чтобы погреть в горячей воде ноги – четырнадцатый размер, плоские стопы, постоянный источник боли, – и застал там Джорджию. Она склонилась над раковиной, посасывая большой палец. На ней была футболка и белые пижамные штаны с рисунком из забавных красных фигурок, на первый взгляд похожих на сердечки. При ближайшем рассмотрении становилось понятно, что это не сердечки, а растерзанные дохлые крысы.
Джуд подошел к Джорджии и вытянул ее руку изо рта, чтобы осмотреть уколотый палец. Подушечка припухла и побелела вокруг маленькой ранки. Потеряв интерес, Джуд отпустил ее руку и повернулся к сушилке.
– Завязала бы чем-нибудь палец, – посоветовал он, бросив полотенце через плечо. – А то попадет грязь, и рана загноится. Стриптизерши с физическими недостатками не пользуются большим спросом.
– Ах, какой внимательный сукин сын!
– Если тебе нужно внимание, иди и трахайся с Джеймсом Тейлором.
Джорджия вылетела из ванной. Он поглядел ей вслед. Ему хотелось взять сказанные слова обратно, но он не стал этого делать. Девушки вроде Джорджии – в браслетах с металлическими заклепками, с блестящей черной помадой на губах – сами напрашиваются на грубость. Они словно пытаются доказать себе, что могут все выдержать, что они сильные. Вот почему они остаются с ним – не вопреки тому, что он им говорит и как с ними обращается, а ради этого. Джуд не хотел, чтобы кто-то уходил от него разочарованным. А то, что рано или поздно они уйдут, было ясно всем.
По крайней мере, ему казалось, что это ясно. Даже если какая-то из девушек понимала это не сразу, потом она все равно осознавала неизбежность расставания.
Кто-то из собак забрался в дом.
Джуд проснулся в четвертом часу ночи – его разбудили шаги в холле, шорох и шум беспокойного перемещения, мягкие удары о стену.
Он отчетливо помнил, что сам закрыл их в сарае перед тем, как стемнело. Но в первые мгновения после пробуждения этот факт его не обеспокоил. Одна из собак каким-то образом проникла в дом, вот и все.
Джуд минутку посидел на кровати. Спросонок он чувствовал себя одуревшим. Спину Джорджии, спящей слева от него на животе, заливала голубая лужица лунного света. Во сне ее лицо расслабилось, без макияжа она выглядела совсем девочкой. Его вдруг захлестнула нежность к ней – нежность и смущение от того, что они лежат в одной постели.
– Ангус? – проговорил он. – Бон?
Джорджия не шевельнулась. В холле все стихло. Джуд выскользнул из-под одеяла и тут же вздрогнул от неожиданной сырости и холода. Вчера был самый холодный день за многие месяцы, первый по-настоящему осенний день. Теперь в воздухе висела липкая ледяная влага, и это означало, что на улице похолодало еще сильней. Может, поэтому собаки и залезли в дом. Может, они подрыли стенку сарая и пробрались внутрь в поисках места потеплее. Но зачем им идти в дом? Ведь у них был крытый отсек, и они могли спокойно пройти в отапливаемую часть сарая, если уж испугались холода. Джуд направился к двери спальни, чтобы выглянуть в холл, но по дороге остановился у окна и отдернул занавеску.
