В конце концов людской поток в проходе стал тоненькой струйкой, и отец Ига снял руку с плеча сына, давая ему понять, что теперь они могут идти. Иг встал со своего места и, как обычно, пропустил родителей вперед, чтобы самому идти вместе с Терри. На прощание он взглянул на то место, где сидела девочка, словно она могла снова там появиться, и, когда он это сделал, в глаза ему снова сверкнул золотой зайчик. Иг непроизвольно зажмурился, а затем открыл глаза и подошел к ее месту.
Девочка оставила свой золотой крестик лежащим на скомканной золотой цепочке прямо в квадратике света из окна. Наверное, она положила все это, а потом забыла, когда отец уводил ее от того блондинистого мальчишки. Иг поднял крестик, думая, что он будет холодным, но тот был теплым, восхитительно теплым, как монетка, пролежавшая весь день на солнце.
— Игги! — окликнула его мать. — Так ты идешь?
Иг сомкнул кулак вокруг крестика и цепочки и торопливо пошел по проходу. Было очень важно ее догнать. Она предоставила ему шанс произвести хорошее впечатление, найти потерянную вещь, показать свою наблюдательность и заботливость. Но когда он дошел до двери, ее уже не было. Он лишь на мгновение увидел ее в обшитом деревом микроавтобусе, как раз выворачивавшем на дорогу. Она сидела сзади в компании с одной из тетушек, а ее родители — впереди.
Ну что же, ничего страшного. Будет и следующее воскресенье, и когда Иг вернет ей цепочку, та уже не будет порвана, и будет окончательно понятно, что же говорить, когда он будет представляться.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
За три дня до того, как Иг и Меррин встретились впервые, отставной военный моряк, живший на северной стороне Лужи, проснулся как-то утром от оглушительного взрыва. На мгновение, не совсем еще проснувшись, он решил, что снова находится на авианосце «Эйзенхауэр» и кто-то только что запустил противосамолетную ракету. Затем он услышал визг покрышек и хохот. Поднявшись с пола — он свалился с кровати и оцарапал себе бедро, — он откинул занавеску и увидел, как отъезжает чей-то говеный «роудраннер». Его почтовый ящик был сбит взрывом со столбика и валялся теперь на земле. Он дымился и был весь в дырках, словно словил заряд из дробовика.
Тем же днем, но позднее прозвучал еще один взрыв, на свалке за универмагом «Вулворт». Бомба взорвалась с оглушительным грохотом и подкинула клочья горячего мусора в воздух футов на тридцать. Пылающие газеты и упаковочный материал посыпались огненным градом, и несколько припаркованных машин получили повреждения.
В воскресенье, когда Иг почувствовал любовь или, по меньшей мере, похоть к незнакомой девочке, сидевшей через проход от него в церкви Священного Сердца Марии, в Гидеоне произошел еще один взрыв. Так называемая вишенка — петарда со взрывной силой примерно в четверть палочки тринитротолуола — взорвалась в туалете «Макдоналдса» на Харпер-стрит. Она сорвала сиденье, разбила унитаз и бачок, залила водой пол и наполнила мужской туалет жирным черным дымом. Весь персонал и посетители были эвакуированы, пока пожарные не решили, что можно возвращаться. Об этом инциденте было написано в понедельничном номере газеты «Гидеон леджер», в статье, которая заканчивалась просьбой главного пожарного прекратить это хулиганство, пока кто-нибудь не лишился пальцев или глаза.
Взрывы гремели по городу несколько недель. Это началось за пару дней до Четвертого июля и продолжалось и после праздников со все нарастающей частотой. Терренс Перриш и его дружок Эрик Хеннити не были главными виновниками. Они никогда не уничтожали ничью собственность, кроме своей, и были оба слишком молоды, чтобы развлекаться в час ночи взрыванием каких-то почтовых ящиков.
И все же. И все же Эрик и Терри находились на пляже в Сибруке, когда двоюродный брат Эрика, Джереми Ригг, вошел на склад пиротехники и вышел оттуда с коробкой старых петард «вишенка», сорок восемь штук, изготовленных, если ему верить, в старые добрые времена, до того как мощность таких взрывных устройств была ограничена законами об охране детей. Джереми отдал шесть из них Эрику, по его словам — как запоздалый подарок ко дню рождения, хотя его истинным мотивом было сострадание. Отец Эрика уже больше года сидел без работы и вообще серьезно болел.
Возможно, Джереми Ригг был возбудителем этой эпидемии взрывов и все многочисленные бомбы, взорвавшиеся тем летом, так или иначе связаны с ним. А возможно, Ригг купил петарды потому, что их покупали другие ребята, что это было модно. Возможно, эта зараза имела много источников, в этом Иг так и не разобрался, да это и не имело значения — все равно что спрашивать, как в мир пришло зло или что происходит с человеком после смерти; сии философические упражнения весьма любопытны, но вместе с тем и совершенно бессмысленны, ибо зло в мире есть и смерти происходят безотносительно того, что все это значит. Тут имеет значение только то, что в начале августа Эрик и Терри, подобно всем гидеонским тинейджерам мужского пола, лихорадочно занимались взрывами. Петарды, называвшиеся «вишенки Евы», были размером с китайское яблочко, имели текстуру кирпича и были украшены изображением почти что голой женщины — лихой красотки с задорно торчащими грудями и невероятными пропорциями девицы из порнографического журнала: эти самые груди были размером с футбольный мяч, а осиная талия в два раза тоньше бедер. Как некий намек на скромность ее пах был прикрыт чем-то вроде кленового листа; это привело Эрика Хеннити к заключению, что она болельщица «Торонто мейпл ливс» и, значит, долбаная канадская шлюха, которая буквально напрашивается, чтобы ей подпалили титьки.
Для начала Эрик и Терри опробовали петарду у Эрика в гараже. Они подкинули «вишенку» в ящик для мусора и дали деру. Последовавший взрыв уронил бак на бок, закрутил его на бетонном полу и подкинул крышку к самым стропилам. Упавшая на пол крышка дымилась и была согнута посередине, словно кто-то пытался ее сломать. Иг при этом не присутствовал, но Терри потом ему все рассказал, а в частности то, что в ушах у них с Эриком так звенело, что они даже не слышали, как друг другу кричат. Далее последовала целая цепочка объектов разрушения: кукла Барби в человеческий рост, старая покрышка, которую они пустили по склону с петардой, приклеенной внутри. И наконец, арбуз. Иг не присутствовал ни при одном из упомянутых взрывов, но брат всегда рассказывал ему в больших подробностях, какую забаву он пропустил. Иг знал, к примеру, что от Барби не осталось ничего, кроме почерневшей ноги, которая шлепнулась с неба на дорожку к Эриковому дому, шлепнулась и начала подпрыгивать, словно исполняя какой-то дикий танец. Что от вони загоревшейся покрышки всем становилось плохо и что Эрик Хеннити встал слишком близко к взорвавшемуся арбузу и ему пришлось спешно принимать душ. Эти рассказы переполняли Ига завистью, и в середине августа ему уже отчаянно хотелось и самому взглянуть, как что-нибудь уничтожается.
Так что, когда утром Иг зашел на кухню и увидел, как Терри пытается запихнуть в свой школьный рюкзак двадцативосьмифунтовую индейку, он сразу догадался, зачем это. Он не стал канючить, чтобы брат его взял, и не стал прибегать к угрозам типа «возьми меня с собой, или я расскажу маме». Вместо этого он поглядел, как Терри борется со своим рюкзаком, а потом сказал, что лучше понести индейку вдвоем. Он достал из кладовки свой дождевик, они закатали в него индейку, и каждый взял по рукаву. Нести ее таким образом было совсем незатруднительно, и само собой вышло, что Иг идет вместе с братом.
