Прошло время. Чай в кружке совсем остыл. Надо чем-то заняться, надо надеть ботинки, надо пойти прогуляться, надо застелить постель, надо прибрать в комнате. По крайней мере, он может почитать Библию, которая лежит на прикроватном столике. Беллами взял книгу и, открыв наугад, прочел о том, что Бог повелел Ездре передать израильтянам, чтобы они отпустили иноплеменных жен и детей, рожденных ими. О, плач и скорбь, женские слезы и детские крики.
«У меня нет жены и нет детей, — подумал Беллами, — Я отказался от своего пса, и он забыл меня. И Магнус Блейк тоже забыл меня, а я забыл его».
Беллами закрыл Библию. К этому моменту воспоминания о недавнем сне потеряли четкость, от них остался лишь живописный туман. С пронзительной ясностью ему вспомнились слова, сказанные Вергилием Данте, которые отец Дамьен прислал ему, а Клемент перевел. «Свободен, прям и здрав твой дух; во всем судья ты сам».
«Только у меня уже духа не осталось!» — подумал Беллами.
Вернее, он представил, как Вергилий удаляется в сумрачный свет, сознавая, что никогда больше не увидится с любимым учеником. Глаза Беллами увлажнились. Его душа обливалась слезами. Кто-то постучал в окно, но Беллами не обратил внимания. Он подумал, что слабоволен, бестолков и лелеет собственное слабоволие. Стук стал громче. Беллами очнулся и встал. Он отвел в сторону тюлевую занавеску. За окном кто-то маячил, заглядывая к нему в комнату. Это был Эмиль. За Эмилем на улице поблескивал его шикарный «мерседес».
Клемент поднялся по ступеням к двери дома Лукаса и нажал кнопку звонка. Тишина. Он вновь позвонил и на этот раз дольше подержал палец на кнопке. Подождав немного, он вернулся на тротуар и посмотрел на окна. День был достаточно хмурый и мог служить оправданием для включения электрического света. Ничего.
Со времени вечеринки в доме Питера Мира прошло два дня. Вчера Клемент навестил своего агента и в очередной раз провел с ним безрезультатный разговор, не приняв окончательно никаких предложений. Он также заглянул в заброшенный театр, чьими делами ему предлагалось заняться, и обсудил там обычную проблему отсутствия денег. Затем Клемент пообедал в итальянском ресторанчике на Кромвель-роуд и зашел посмотреть широко рекламируемый фильм о несчастной жене, убившей любовницу своего мужа. Перекусив сэндвичем с сыром и немного выпив на Фулем-роуд, он вернулся домой и отключил телефон. Клементу не хотелось разговаривать ни с одним из участников вчерашней драмы. Ему показалось, что закончился важный период его жизни и теперь он уже никогда не увидит никого из бывших друзей. Клемент посмотрел по телевизору какой-то футбольный матч, потом принял снотворное и рано лег спать.
На следующее утро, проснувшись с ощущением смутного несчастья и по-прежнему не желая слышать стонов и размышлений Луизы или Беллами о судьбе Питера, Клемент сначала почувствовал смутное желание, а потом и непреодолимую, страстную потребность встретиться с Лукасом. Его уже начали преследовать прощальные слова Питера: «Присматривайте за братом». Почему же он не заехал вчера повидать Лукаса, почему сразу не побежал к нему с докладом? Клементом овладело мучительное желание увидеть Лукаса, услышать его злой и ироничный голос, рассказать ему о странном происшествии, даже, возможно, обсудить его с ним. Ему вдруг пришло в голову, что он и все участники той страшной «вечеринки», должно быть, испытывают чувство вины… возможно, вины, вызванной какой-то беспомощностью. (Или беспомощность не считается виной?) Беспомощность притупила их чувства, и они совершили предательство. Они не сделали что-то очень нужное. Как же Клементу хотелось услышать ироничный смех Лукаса! Он нуждался в покровительстве брата, всегда нуждался в нем. Обогнув крыльцо, Клемент прошел по мощеной дорожке к ограде, обнаружил открытую калитку и углубился в сад. Сойдя с тропы, он топтался на газоне, где прекратившийся недавно дождь смешал с грязью остатки снега. Дом выглядел мрачным и необитаемым. Клемент поднялся к балконным дверям гостиной и заглянул внутрь. Предположим, что кончик ножа Питера был смазан медленно действующим смертельным ядом, который невозможно распознать. Не увидит ли он сейчас там, на ковре, распростертое тело Лукаса? Но гостиная выглядела как обычно. Портрет бабушки взирал на Клемента со стены над каминной полкой. Забравшись по железной лестнице на балкон второго этажа, он заглянул в спальню. На кровати не лежало безжизненного тела. Клемент даже пару раз громко позвал брата по имени. Никакого ответа. Его лоб прижался к холодному мокрому стеклу, из груди вырвался стон. Он спустился обратно по мокрым ступенькам и вернулся по садовой дорожке к фасаду дома. «Присматривайте за братом». Мог ли он присмотреть за Лукасом? Клементу вспомнилась их последняя встреча.
«Лукас простил меня, — подумал он, — а я простил его. Он знает, что я простил. Неужели это означает, что могло бы случиться невероятное? О господи, разве важно сейчас, что могло бы случиться? В любом случае, если Лукас покончил с собой, то наверняка не потому, что испытывал чувство вины передо мной!»
Опять зарядил дождь. Клемент прищурился. У двери маячила какая-то тень, и в это самое мгновение она обрела материальность. На крыльце стояла женщина с поднятой рукой. Потом женщина исчезла. Клемент прошел вперед. Он вновь увидел ее на тротуаре. Это была Луиза. Он преградил ей дорогу.
— Ох, Клемент, ты напугал меня.
— А ты напугала меня. Там никого нет.
— Ты уверен?
— Да. Зачем ты приехала сюда?
— Я вдруг почувствовала ужасное беспокойство за него… Мне захотелось увидеться с ним… и спросить его…
— Тебе не о чем его спрашивать, Луиза. Все равно он не стал бы разговаривать с тобой, он мог бы только расстроить тебя. Давай-ка я отвезу тебя домой на своей машине.
— А ты почему сюда приехал?
— Потому что он мой брат.
— Из-за того, что сказал тебе Питер?
— Нет.
— Ты не думаешь, что он…
— Ничего я не думаю. Пойдем, не будем мокнуть. Почему мы должны беспокоиться об этом скучном, ворчливом парне? Он сам в состоянии о себе позаботиться. Луиза, не будь такой сентиментальной.
— Ну, ты же пришел… Да, понятно, он твой брат… Но мне уже давно хотелось заехать к нему, и я чувствую себя ужасно виноватой…
— Вот моя машина. Ты поедешь со мной или нет?
— Ты уверена, что их не стеснит наше присутствие в Птичнике?
— Неужели ты их боишься? К тому же никого нет. Мой ушла повидать мисс Фитцгерберт, ты же знаешь ее учительницу по живописи. Я рада, что кто-то занимается с ней. Алеф уже в Шотландии. Сегодня мы получили от нее открытку. Сефтон корпит в Британской библиотеке. Удачно сложилось, что Мой нет дома, ведь твое присутствие, как ты понимаешь, обычно тревожит ее.
— Бедное дитя. Я надеюсь, она скоро опомнится.
— Да, это чисто детское увлечение. Хочешь чашечку кофе?
— Нет, спасибо, а ты взбодрись. О господи!
— Клемент, да не огорчайся ты так. У тебя такой вид, будто ты сейчас разревешься! Очень скоро мы увидим его вновь.
