В такие минуты Пат чувствовал, что похож на брата, хотя обычно сходства между ними не находили. Лицо Пата (которое он брил дважды в день) было шире, резче, и глаза холодного синего цвета, а у Кэтела — карие. Кэтел чаще смеялся. Но в покое рот его был жестче, чем у Пата. И все же порой, когда Кэтел смотрел на него, Пату мерещилось, что перед ним зеркало: непроницаемое выражение, что-то сдержанно-неистовое — как в глазах, мелькнувших из-под шлема, — казалось отражением решительности, исходившей от него самого.
Пат снова пустил горячую воду. В последнее время его стало смущать, что Кэтел видит его голым. Ни перед кем другим он, конечно, и не подумал бы раздеться. Но между братьями это до сих пор разумелось само собой. Что же изменилось? Может, дело просто в том, что Кэтел взрослеет? Пату это возмужание причиняло острую, очень отчетливую боль, как прикосновение ножа, или пламени. Он сам не понимал, почему ему больно и хочется уйти, спрятаться. Может, он поэтому и стал ощущать свое тело, крепкое и гибкое, но также и белое, белое, как беззащитное подвальное растение? Или эта белизна казалась ему стыдной и жалкой потому, что, касаясь своих рук и ног в теплой, скользкой воде, он совсем по-новому ощущал себя подвластным разрушению и смертным? С тех пор как он узнал про воскресенье, тело его каждой своей клеткой кричало о том, как оно драгоценно.
Помолчав, Кэтел вернулся к теме, которую они обсуждали почти беспрерывно, с тех пор как пришли вечерние газеты.
— Значит, ты думаешь, что это фальшивка?
— Да, конечно.
В газетах был опубликован чрезвычайно тревожный документ, «только что попавший кое-кому в руки», — план одновременного налета на Гражданскую Армию и на Волонтеров, якобы разработанный английскими военными властями. Всех вооруженных «националистов» предполагалось разоружить, все «нелояльные» помещения подлежали захвату. Перечень их включал Либерти-Холл, штаб Волонтеров на Досон-стрит, а также целый ряд других учреждений и частных домов. Многое, слишком, пожалуй, многое указывало на то, что документ подлинный. Дублин бурно возмутился. И английские власти тут же напечатали опровержение.
— Они тоже так говорят, но что же им и остается? А ты почему думаешь, что это подлог?
— Там сказано насчет дома архиепископа в Друмкондра. Не такие англичане дураки, чтобы тревожить архиепископа. Всем известно, что он против насильственных действий. Англичанам он полезен. Да если они его пальцем тронут, Дублин просто взбесится от ярости.
Пат, которого опубликованный документ поначалу очень испугал, быстро составил себе теорию относительно его происхождения. Он решил, что это хитроумная стряпня романтика и дипломата Джозефа Планкетта, и, поняв его назначение, отдал должное изобретательности своего товарища. Патриотический гнев, сдобренный страхом, — как раз тот стимул, который необходим Дублину накануне великого испытания. И все же оставалась вероятность, что документ подлинный и что опубликование его заставит власти поторопиться с выполнением своего плана, чтобы не дать намеченным жертвам времени принять ответные меры.
— Англичане и есть дураки, — сказал Кэтел. — Ладно, пусть только попробуют, тогда увидят. Хорошенький прием устроят генералу Фрэнду, если он сунется в Либерти-Холл.
Этого Пат и опасался. Будь англичане чуть поумнее и чуть порешительнее, они уже давно попытались бы разоружить своих исконных врагов, а встретив сопротивление, пустили бы в ход пулеметы. Такой «инцидент» вполне мог быть оправдан, на него посмотрели бы сквозь пальцы в разгар войны, при астрономических потерях на фронте. А всему движению это разом положило бы конец. Пата очень занимало, обсуждался ли подобный ход в верхах. К счастью, можно было рассчитывать на то, что англичане, явно не блиставшие умом, не проявят и беспощадности. Против беспощадного врага не было бы ни малейших шансов.
— Ты знаешь, что было в Либерти-Холле в воскресенье? — спросил Кэтел, развивая собственную мысль.
— Не знаю и знать не хочу.
— Конноли сказал: «Пусть все, кто не хочет сражаться, выйдут из рядов». Он сказал, что пусть лучше уйдут сейчас, чем позднее, когда они будут нужны. И что он никого не упрекнет. Никто не двинулся с места.
— Ну еще бы. Вся эта театральщина ударила Конноли в голову. Он вообразил себя лучшим актером Ирландии. Все время на сцене. Еще вовсе не сказано, что все эти люди и в самом деле будут сражаться.
— Сражаться? Конечно, будут. Когда придет время, кто струсит — так это Волонтеры. И вообще Волонтеры по-свински ведут себя с Гражданской Армией. Все время мешают ей снимать помещения и…
— Чему ты удивляешься? Вот тебе и классовая борьба. А в Либерти-Холл тебе незачем бегать, не в первый раз говорю.
— Ну, а я там был в воскресенье, и там была очень хорошая лекция об уличных боях.
— Кэтел…
— И я видел снимки гражданской войны на Кубе. Надо же набираться сведений. А ты знаешь, что нужно научиться стрелять левой рукой? Мне Том Кларк говорил…
— И в лавке у Тома Кларка я тебе не велел околачиваться.
— Ты только подумай, Том Кларк пятнадцать лет провел в тюрьме. Дольше, чем я живу на свете. Если бы я пятнадцать лет провел в тюрьме, я бы всех ненавидел. А он, по-моему, никого не ненавидит, даже англичан.
— Да, он замечательный человек.
— Тогда почему я не должен к нему ходить?
— Мал ты еще, Кэтел. Придет и твой черед. А это не для тебя.
— Так, значит, что-то будет? — Кэтел сразу насторожился. Он был по-прежнему неподвижен, но весь натянут как струна.
Пат выругал себя за неосторожную фразу. Сейчас что ни скажи Кэтелу все опасно.
— Ничего не будет. Я просто не хочу, чтобы ты трепал языком с какими-то старыми фениями, когда у тебя экзамены на носу.
— Экзамены! Конноли говорит, что все революции губит отсутствие наступательного духа.
— А с чем ты нам прикажешь наступать, когда у нас всего оружия разбитые бутылки и допотопные дробовики, перевязанные веревочками?
— Будь я Конноли, я бы повел ИГА в бой, а тогда и Волонтерам пришлось бы выступить.
— Но ты, к счастью, не Конноли, так что, может быть, мы еще поживем спокойно.
— Все равно скоро придут немцы.
— Разве? Ты, я вижу, неплохо осведомлен.
— Да. Немцев я не очень-то люблю, но использовать их можно.
— Скажи пожалуйста, как мы рассуждаем!
— Да, и тогда мы проведем в жизнь план Роберта Эммета.
[31]
Захватим Дублинский Замок,
[32]
пока немцы будут высаживаться в Керри и вооружать весь запад и юг, а потом они пойдут в наступление, и прибудет ирландская бригада Роджера Кейсмента…
