— Не надо, — ответила мисс Кейсмент, — сидите уж, раз пришли.
С платьем в руках она вышла из комнаты и оглушительно хлопнула дверью. Затем в ванне зашумела вода. Через какое-то время мисс Кейсмент вернулась уже в платье, но без чулок и макияжа. Рейнбери понимал, что своим появлением разрушил рутинный ход событий. Он потягивал шерри и наблюдал. Мисс Кейсмент кое-как повязала вокруг шеи полотенце и начала накладывать на лицо крем. «Другая женщина, — размышлял Рейнбери, — постаралась бы, наверное, отплатить мне той же монетой, то есть каким-то образом изменить ситуацию в свою пользу». Но не такова была мисс Кейсмент, чей характер он изучил уже достаточно хорошо. Будь она чуть гибче, из такой щекотливой ситуации многое можно было извлечь; но она, кажется, и не думает смягчаться. «До чего же она глупа», — подумал Рейнбери, и на душе у него сразу стало веселее.
— Я попрошу вас об одной услуге, — произнесла вдруг мисс Кейсмент странно высоким голосом. — Высушите для меня чулки. — И она указала на пару чулок, висящих на спинке стула. — Поднесите их чуть поближе к огню. Вот так.
Рейнбери пододвинул стул поближе к колонке и начал помахивать чулками туда-сюда. Попутно он поглядывал на мисс Кейсмент. Она огромной пуховкой наносила на лицо пудру. Мало-помалу оно начинало принимать знакомый вид. Она откинула голову назад. Потом сняла сетку и начала снимать бигуди. Рейнбери зачарованно следил за процессом преображения. Облачко пудры поплыло по комнате, и достигло его, и окутало, удушливое, приторное, синтетическое. Мисс Кейсмент освобождала завиток за завитком. И каждый занимал положенное ему место. И вот наконец все бигуди были сняты, но грива волос не опала свободно на спину, а застыла горой, составленной из тугих завитков. Мисс Кейсмент, наверняка почувствовав себя гораздо уверенней, чуть повернулась к Рейнбери. Она взяла в руку зеркальце и, приоткрыв губы, обвела их тонкой красной линией, а затем только начала подкрашивать. Маленький ротик открылся, обнажив зубы. Задержавшись взглядом на подробностях лица мисс Кейсмент, Рейнбери не сразу осознал, что она ему улыбается. И он тут же поспешил улыбнуться в ответ.
Вдруг резкая боль пронзила его правую руку. Рейнбери с воплем вскочил на ноги. Оказывается, сам того не заметив, он поднес чулки слишком близко к огню; один из них загорелся, и пламя, одним махом уничтожив нейлоновую поверхность, обожгло ему ладонь. Горящий обрывок полетел в печку; сунув ладонь под мышку, он запрыгал по комнате.
— Вот разиня! — вскрикнула мисс Кейсмент. — Это же мои лучшие чулки!
— К черту ваши чулки! — завопил Рейнбери. Прекратив прыжки, он попробовал рассмотреть ожог. Но как только раскрыл ладонь, боль вернулась с прежней силой. Тогда он сжал руку и сунул кулак в карман. — Ожог сильнейший! — промычал он, пронзив взглядом мисс Кейсмент.
Она сердито глянула на него. Показалось, что она вот-вот рассмеется, но все завершилось вопросом: «И чем же в наши дни лечат ожоги?»
— Ах, отстаньте! — махнул рукой Рейнбери. — Ничем их не лечат. Ради Бога, идемте отсюда. — А сам тяжело сел на диван и прижал руку к груди.
Мисс Кейсмент вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, полностью одетая, кутаясь в изысканную меховую накидку. «Наверное, одолжила у кого-то по случаю», — тут же подумал Рейнбери. Они посмотрели друг на друга. Взгляд мисс Кейсмент выражал решительность и ожидание; взгляд Рейнбери — враждебность, раздражение и отрицание. Они спустились по лестнице. Возле дома стояло такси.
— О Боже! — воскликнула мисс Кейсмент. — Такси ждало все это время!
Рейнбери ничего не сказал. Они сели в машину.
— В восемь пятнадцать вы попросили вернуться, верно я говорю, хозяин? — повернувшись к Рейнбери, спросил шофер. — Может, я что-то не так понял?
— Нет, все правильно, — успокоил его Рейнбери.
Автомобиль тронулся с места. Мисс Кейсмент окинула его холодным, безжалостным, разоблачающим взглядом. Но он не потрудился хоть как-то ответить на ее взгляд. Рука в самом деле ужасно болела.
15
Во всех окнах дома Миши Фокса горел яркий свет. На ступеньки была постелена ковровая дорожка, а слева и справа от двери поставлены цветы; синие и красные, в прозрачном свете, льющемся из дверей, кажущиеся вырезанными из металла, они тихо покачивались под вечерним ветерком. На тротуаре уже собралась толпа зевак. Наружные двери были распахнуты, а сквозь стеклянную поверхность внутренних можно было увидеть, что в холле стоят два лакея в ливреях. Было восемь тридцать вечера. Терпение зрителей, казалось, вознаграждено: прибыли две знаменитости в сопровождении целой свиты броско одетых женщин.
Жилище Миши Фокса отличалось рядом любопытных особенностей. В свое время он придумал купить сразу четыре дома в Кенсингтоне: два, соединенных вместе, — по одну сторону дороги, и два, тоже соединенных, — по другую. Выстроив в промежутке квадратный блок, объединил их в одно целое. Молва гласила, что внутри этого странного palazzo от прежних интерьеров мало что осталось. Теперь, рассказывали, там нет ни коридоров, ни обычных лестничных маршей. Комнаты, устланные толстыми коврами, по которым хозяин дома любит ходить босиком, открываются одна в другую, как ряд коробочек, а этажи соединяются в причудливо избранных местах лестницами, изъятыми, так сказать, из других строений, и большая часть этих лестниц являет собой подлинные произведения искусства. Но особенное любопытство пробуждал средний блок, почти лишенный окон. Некоторые говорили, что там, наверное, какая-нибудь лаборатория; другие утверждали, что внутри находится дворик с фонтаном; третьи возражали — нет, скорее всего это хранилище для тех произведений искусства, которые Миша добыл неправедным путем, произведений настолько известных, что их надо держать подальше от людских глаз. Половины дома, более-менее доступные для посетителей, и в самом деле были доверху набиты всевозможными objetsd'art,
[18]
на общую сумму, как утверждали, четверть миллиона. Этот хаос великолепий описывался по-разному друзьями и злопыхателями — «безумие», «кошмар», «пошлость», «ребячество».
Такси подвезло Рейнбери и мисс Кейсмент к дому. Лакей помог им выйти. Рейнбери расплатился с шофером. Толпа глазела. «Много заработал, парень?» — поинтересовался кто-то у водителя.
Мисс Кейсмент стояла в растерянности, не зная, в какую сторону смотреть. Наконец, они направились к дверям. Мисс Кейсмент наступила на подол собственного платья и, чтобы не упасть, сильней схватилась за руку Рейнбери. «Уже пьяная!» — прокомментировали в толпе.
Они вошли в холл. Рейнбери провели в одну гардеробную, а мисс Кейсмент — в другую, где они оставили верхнюю одежду. Потом их повели по гасящим звуки коврам, через ряд комнат, и вверх, по бесшумным пролетам лестниц, вырастающих вдруг из пола одной комнаты и заканчивающихся в другой. Они шли молча, и им казалось, что их ноги не касаются пола. Рейнбери украдкой глянул на мисс Кейсмент. Губы у нее были приоткрыты, глаза широко распахнуты; он никогда прежде не видел у нее таких глаз. Джон отметил, но без всякого удивления, что держит ее за руку. Сердце у него колотилось. Отворилась последняя дверь, и они оказались в зале с низко расположенными и тщательно затененными огнями. Раздался приглушенный шепот голосов. Рейнбери отпустил руку мисс Кейсмент.
