— Не надо, — ответил Рейнбери. — Могу ли я сделать что-нибудь для тебя прежде, чем уйду?
— Дайте мне сигарету.
Рейнбери достал пачку сигарет и положил возле диванчика.
— Полагаю, один из тех случайных элементов, о которых вы говорили на приеме, сейчас вами и завладел? — спросила Анетта.
— Чертовски случайный, — пробормотал Рейнбери. Он вышел в сад и увидел мисс Кейсмент, присевшую на колесо своего спортивного красавца. Он отшвырнул придерживающий калитку камешек и нырнул в автомобиль. Две дверцы хлопнули одновременно.
19
Стену сломали, и теперь перед самыми окнами гостиной Джона Рейнбери все было завалено обломками и усыпано белой пылью; чуть поодаль лежали штабеля кирпичей, возвышались кучи песка, стояли бетономешалки; еще дальше виднелись задворки казарм Ниссена и фасад больницы, выстроенной в чрезвычайно строгом стиле; и уж совсем далеко, на Аппер Белгрейв-стрит, красовались рекламные щиты, мимо которых на большой скорости красными молниями проносились автобусы. Строительная техника работала с грохотом, стуком и скрежетом. Здоровяки с запыленными лицами без всякого стеснения расхаживали туда-сюда перед окнами, переговариваясь громко на диалекте, который Анетта никак не могла понять. Уже два дня она жила одна в доме Рейнбери. Происходящее снаружи так ее расстраивало, что она в конце концов не выдержала и задернула шторы, согласившись сидеть при электрическом свете. Большую часть дня она проводила в гостиной, со слезами на глазах размышляя о недавних событиях.
Но в эту минуту у Анетты появился новый повод для огорчения. «Вы только подумайте! — под грохот, идущий снаружи, с дрожью возмущения в голосе восклицала Анетта. — И как раз тогда, когда я в нем так нуждаюсь! Самовлюбленный мальчишка!»
Она подняла с пола письмо от Николаса, принесенное утром Хантером, и вновь начала читать. Когда, вскоре после отъезда Рейнбери, Роза приехала сюда на такси, Анетта отказалась покинуть дом. С тех пор каждый день заезжал Хантер. Письмо, полученное с такой радостью и прочитанное с таким разочарованием, гласило:
«Отель Винсент Канн
Écoute, та soeur.
[19]
Только что я принял очень важное решение, и, как всегда в нашей семье, ты первая должна узнать о нем (и до некоторых пор, малютка, сохрани это в тайне. Ни слова олимпийцам.). Я решил стать членом Коммунистической партии. Это не прихоть, а закономерный итог моей жизни. Надеюсь, ты все поймешь как надо. Нет времени излагать аргументы; поговорим, когда встретимся. Кстати, к письму прилагаю список книг. Относительно того, что ты оставила этот свой Рингхолл, j'en suis ravi.
[20]
Не сомневаюсь, вне его стен ты выучишься гораздо большему. Je te félicite.
[21]
Я никогда не хотел, чтобы ты стала АНГЛИЙСКОЙ ЛЕДИ (помнишь, как мы поклялись, что никогда не будем англичанами?) и убивала время на освоение moeurs
[22]
исторически мертвого класса. Теперь о списке книг — не все перечисленные там издания так уж безупречны, но современное образование не представимо без понимания Либерализма. Необходимо, дорогая сестренка, быть Либералом! Я пометил галочками те книги, которые действительно надо прочесть.
На каникулах думаю поехать в Грецию. Si tu es sage tu viens avec. Réunion alla casa Francolini.
[23]
A потом мы отправимся en bagnole.
[24]
Ради Бога, постарайся вести себя хорошо, когда приедешь. Я хочу, чтобы ты произвела приятное впечатление. (Подчеркиваю, никакихбрюк. D'ailleurs, puisque tu manques complètement de derrière, с'estpas intéressant que tu portes des pantalons.
[25]
) Детали сообщу позднее.
И, возвращаясь к началу письма, олимпийцам о КП ни слова! Иначе их хватит удар. Я должен сначала их подготовить. Если будешь писать, скажи так: «он начал интересоваться социальными проблемами», ха, ха! Ну, будь здорова, сестренка. Je t'embrasse.
[26]
Ники
P.S.: Я тут помешался на шахматах. Прежде чем мы встретимся, попытайся научиться. Купи себе какой-нибудь приличный учебник».
— Nom de Dieu!
[27]
— воскликнула Анетта, — Ça с 'est marrant!
[28]
— она бросила письмо на пол. — Шахматы! Коммунистическая партия! А совет? Ведь мне совет был нужен! Наверное, даже толком и не прочел, что я написала!
«Не заплакать ли снова? — спросила у самой себя Анетта. — Нет, не буду. Надоело плакать». Содержание письма ее не особенно удивило. Просьба «не говорить олимпийцам» мелькала в письмах Николаса довольно часто, только обычно это относилось к автомобильным авариям.
Анетта все еще носила вельветовую куртку Миши Фокса. Она извлекала из этой вещи максимум удобств — куталась в нее, прятала руки в рукава, а лицо в поднятый воротник. В карманах не оказалось ничего, кроме пачки турецких сигарет, курение которых для Анетты превратилось в некий религиозный ритуал. Она надеялась на галлюцинации, но надежды не оправдались. В будущем самым главным она считала момент возвращения куртки Мише Фоксу. То, что он оставил ее случайно или вообще забыл о ней, — в это Анетта поверить не могла. Нет, в залог ей оставили нечто невероятно ценное и теперь, конечно, ждут, как она этим воспользуется.
Не обнаружив в письме Николаса ничего, что помогло бы прояснить ситуацию, Анетта впала сначала в беспокойство, а потом ее охватила отчаянная решимость. Надо действовать! Она встала и, с трудом перемещая свою онемевшую ногу, начала продвигаться к кухне. Ей казалось, что какое-то злое божество прикоснулось к ней — и превратило в деревянный ствол. Нога была твердой и тяжелой, а все остальное тело, лишенное обычной свободы движения, бесформенным и обмякшим. «Просто идти, просто ставить одну ногу перед другой — как это чудесно! — размышляла Анетта. — Но люди этого не ценят. Щиколотка стала такой толстой… Теперь и на мне знак на всю жизнь, как на Розе. Вот и все…» Что «все» она не старалась уточнить, но слово было найдено верно.
Девушка сварила себе немного кофе. В кухне грохот стройки был не таким оглушительным. «Я должна увидеть Мишу!» — сказала себе Анетта. Но она не хотела являться перед ним с ногой, одетой в камень. Она чувствовала себя проклятой. В больнице не нашли перелома, а всего лишь растяжение, наложили гипс и велели вернуться через определенный срок, чтобы снять его. До этого срока оставалось еще три дня. И тут Анетта мысленно воскликнула: «А почему бы мне самой не снять этот самый гипс! Чем я хуже врача!» И она начала обыскивать ящики и буфеты в поисках подходящего инструмента. Найдя внушительных размеров зубило, она, похрамывая, вернулась с ним в гостиную. Села на пол под лампой, закатала рукава куртки и начала изо всех сил бить по гипсу, оказавшемуся чрезвычайно твердым; через десять минут она добилась лишь того, что ковер вокруг стал белым, а нога сделалась, пожалуй, еше безобразней.
