Помимо этого, Хантер помнил о фотографии, по-прежнему находящейся у Кальвина Блика. После того, что случилось на собрании акционеров, Хантер отправил Кальвину письмо следующего содержания: надеюсь, вы понимаете, что все произошло не по моей воле, и я рад буду встретиться с вами в любое удобное для вас время, чтобы продолжить обсуждение вопроса, ибо судьба «Артемиды», с моей точки зрения, отнюдь не решена. Хантер с отвращением вспоминал об этом письме, написанном в минуту паники и отдающем одновременно и угодничеством, и предательством Розы. Но Кальвин не ответил, так что и с этой стороны для Хантера ничего не прояснилось. Эта тревога странным образом соединялась в его сознании с болью, производимой присутствием в доме Стефана. Получалось так, будто эти две угрозы отзывались одна в другой; он понимал: уничтожением одной другую не уничтожишь, но обе вместе создавали ощущение страшной опасности, нависшей над сестрой; а позади возвышалась фигура Миши Фокса. Все это преувеличение, успокаивал себя Хантер. Все это лишь гротескные отражения реальности. И кто знает, может, он и в самом деле, в конце концов, поверил бы в это, если бы не получал каждый день подтверждение, что сестра боится.
Хантер просидел на постели при включенном свете почти час. Страдальческие, беспомощные слезы тихо стекали по его щекам и капали на пижаму. Наконец он встал, выпил немного воды и сунул голову в умывальник. Больше терпеть не могу, сказал он себе. И опять вышел на площадку. Из комнаты Розы не доносилось ни звука. Он начал взбираться по ступенькам. Свет, просачивающийся из его спальни, немного освещал ступеньки, и его собственная громадная тень скользила впереди, покуда он подкрадывался к двери комнаты Стефана. Там он остановился. Волнение лишило его способности дышать тихо. Из горла вырвался звук, сдавленный и вместе с тем, как ему показалось, грубо ворвавшийся в тишину дома. Он взялся за ручку. Дверь оказалась незапертой. Спустя мгновение черная пустота комнаты открылась перед ним. Он замер на пороге, представляя, как отчетливо для смотрящего изнутри вырисовывается сейчас его силуэт; и когда он стоял вот так, сотрясаемый дрожью, то чувствовал себя гораздо в большей мере жертвой, нежели актером. Проснулся ли поляк? Этого он не знал. Он пришел именно для того, чтобы разбудить его — и в то же время старался ступать как можно тише, потому что… а вдруг — о, ужас! — тот уже проснулся? Тишина и мрак комнаты по-прежнему были непроницаемы. А вдруг ушел? — пронеслось в мозгу у Хантера. Он порылся в кармане пижамы в поисках спичек. Одну или две уронил на пол и только с третьей попытки зажег огонек. Протянул горящую спичку вперед, по направлению к кровати, и прежде чем она погасла, разглядел Стефана. Тот сидел и смотрел на него.
Даже если бы перед ним предстал оживший покойник, Хантер наверняка не испугался бы больше. Он едва не бросился бежать. Из двери на нижней площадке пробивался неяркий свет, но здесь, в комнате Стефана, тьма напоминала черный бархат. Хантер отступил назад и снова чиркнул спичкой. Обнаружив, что Стефан смотрит именно на него, он подумал: может быть, видит в темноте? Спичка погасла.
— Послушай… — сказал Хантер. Ему показалось, что посреди этой темноты и молчания его голос прозвучал будто со дна колодца. Он понимал: слова — начало действия; и страх, витающий вокруг, проник к нему в сердце, — …послушай, Стефан. Я хочу поговорить с тобой. — Он произнес это тихо, чуть ли не шепотом. И ему до отчаяния хотелось услышать голос Стефана, чтобы убедиться, что это не злой дух, а человек находится перед ним; невольно назвав поляка по имени, он тут же подумал: это хорошо, этим я дал ему понять, что мы оба люди и поэтому не должны враждовать.
— Чего ты хочешь, являясь сюда среди ночи? — спросил Стефан чуть слышно, но с такой ненавистью, что Хантер тут же решил: наверное, он думает, что я пришел его убить. И от этой мысли Хантеру самому стало страшно.
— Я не собираюсь причинить тебе зла, — пояснил Хантер. Он понял, что солгал, но представив себя в роли убийцы, не мог сказать иначе. — Но ты должен покинуть этот дом, — продолжил он. И зажег очередную спичку. Ему хотелось видеть лицо Стефана.
Поляк сидел выпрямившись, откинув одеяло, как тот, кто готовится защищаться. Длинная шея и белая грудь его были обнажены, и не страх читался в его глазах, а величайшая злоба.
— Почему? — задал он вопрос.
— Потому что моя сестра этого хочет, — воскликнул Хантер. Спичка погасла.
— Если твоя сестра этого хочет, она скажет, — ответил Стефан. — Это между мной и ею. А ты, мальчонка, держись в стороне, не то — схлопочешь.
Хантер тут же почувствовал, как что-то поднялось у него внутри… и в эту минуту не насилия со стороны Стефана он испугался, а близости слез. Он пододвинулся к кровати и, чтобы не заплакать, больно впился ногтями себе в ногу.
— Она не хочет, чтобы ты здесь находился, и говорит об этом, — с дрожью в голосе произнес Хантер. — Ты уйдешь отсюда, иначе не мне, а тебе будет плохо. — От внутреннего напряжения лицо его искривилось.
Вдруг что-то резко зашипело, и на миг стало светло. Это Стефан зажег спичку. На минуту стали видны красное от волнения лицо Хантера, его расширенные глаза и бледное, настороженное лицо поляка.
— Я хозяин в этом доме, — заявил Стефан. Он выговорил эту фразу медленно, почти надменно, и у Хантера дыхание перехватило от гнева.
— Мы… мы… мы еще посмотрим, — от негодования начав заикаться, проговорил он. — Я ставлю тебе условие. Ты меня к этому вынудил. Я в силах выдворить тебя из Англии, если захочу. Я знаю, где ты родился. Восточнее той самой линии. Тебе известно, что это значит, не так ли? Ты здесь находишься незаконно. Стоит мне только захотеть, и тебя завтра же вышвырнут из страны. Так вот, предупреждаю. Если не покинешь этот дом, я сделаю все, чтобы тебя выслали из Англии. — Он с радостью чувствовал, что гнев и ненависть придали ему храбрости. Он склонялся над поляком и выкрикивал свою речь прямо ему в ухо.
И сразу же стало тихо. Ожидая ответа, Хантер почувствовал, что в нем снова оживает страх. Стефан чиркнул спичкой, и она вспыхнула между ними, словно факел. Хантер различил взгляд поляка, прожигающий, словно он пытался сжечь соперника, прежде чем спичка догорит.
— Слушай меня теперь, — начал Стефан при свете, а продолжил уже в темноте. — Я сейчас скажу тебе правду. Если ты что-нибудь такое сделаешь, я убью тебя. — Эти слова прозвучали настолько спокойно и взвешенно, что не могли не впечатлить. — Я говорю это не для угрозы. Я говорю это как правду. Если ты поступаешь так, то я тебя ненавижу и убиваю. Я, может быть, не хочу этого делать, но и не сделать не могу. Так будет. Клянусь Божьей Матерью.
Хантер покачнулся в темноте. Сейчас он стоял почти вплотную к Стефану. Когда смысл слов поляка дошел до него, отчаяние овладело им.
— Нет, — крикнул он, — нет! Уходи из этого дома! Уходи!
Стефан опять зажег спичку. В желтом свете явились их лица — напряженно-злобное Стефана и сокрушенное Хантера.
— Говорю, я здесь хозяин, — прошептал Стефан, но слова его громовым раскатом отразились в мозгу у Хантера. И прежде чем спичка погасла, Стефан ухватил Хантера за волосы и так потянул назад, что у того глаза чуть не выскочили из орбит. Секунду держал так, а потом поднес к ним спичку.
