— Здравствуйте, — сказала Мюриэль.
— Здравствуйте. Чудесный туман, правда?
— Я о нем как раз думала. Я им просто наслаждаюсь.
— А я тут уже давненько стою в надежде напугать кого-нибудь. Надеюсь, я вас напугал?
— Несомненно! Не странно ли, что вокруг ни души?
— Ничего странного. Поблизости только склады. К тому же, сегодня воскресенье…
— Воскресенье? А я и не знала.
— Зоветесь пасторской дочкой и не знаете, что воскресенье?!
Мюриэль подумала: юноша довольно дерзок. И произнесла холодно: «Ну, всего хорошего. Я иду к реке».
— Если пойдете этой дорогой, реки вам не видать.
— Увижу, не волнуйтесь. Прощайте.
— Я проведу вас к реке. Честно, сами не найдете. Там такие узкие проходы между складами, в них надо разбираться. Но, может, вам нравится блуждать по этой грязи?
— Река должна быть там. Если я буду идти вперед…
— Река окружает нас. Мы находимся на своего рода полуострове. Я покажу вам кратчайший путь, идемте.
С этими словами юноша исчез в тумане. С чувством некоторого раздражения Мюриэль сошла со своей тропинки и последовала за ним. Сейчас ей больше хотелось побыть одной.
Площадка, на которой когда-то развернули строительство, была покрыта ледяными кочками. Хрупкий лед ломался, и под ним обнаруживалась слякоть.
— Подождите, не надо так спешить.
— Извините. Конечно, на высоких каблуках… О, да на вас так называемая практичная обувь. Возьмите меня под руку, если хотите.
— Не волнуйтесь. Долго еще идти?
— Пару шагов — и пришли. А мне нравится эта пустошь. Жаль, что ее застроят. Отсюда отличный вид на собор Святого Павла и на другие церкви. Увидите, когда туман спадет.
Мюриэль странно было думать, что сейчас, скрытые в тумане, вокруг нее теснятся купола, башни, шпили. Она и позабыла, что живет в городе.
— Вот и тротуар. Мы почти пришли.
Глухая стена вдруг появилась из тумана, рядом с ней другая. Мюриэль почувствовала себя в ловушке.
— Тут один из проходов, о которых я говорил. Он сужается, а потом начинаются ступеньки. Осторожно, тут скользко. Держитесь лучше за стену.
Рукой в перчатке Мюриэль коснулась стены. Смерзшиеся комки грязи превращались в кашу под ее ногами. Она чувствовала, как влага проникает ей в ботинки. Вдоль стены была натянута цепь. Держась за нее, она спустилась на несколько ступенек. Узкая полоска тротуара, фонарный столб. Еще несколько ступенек — и вдруг вода.
— Вот и пришли, — сказал Лео. — Много разглядеть сейчас не удастся. Но вам хотелось сюда. Вот, пожалуйста.
В этом месте туман был легче и прозрачней, будто ему снилось, что где-то светит солнце. Мюриэль могла видеть пятнадцать-двадцать ярдов стремительно текущей воды, темной, отсвечивающей янтарем, увлекающей за собой щепки и длинные, похожие на расплетенные косы, водоросли. Опять где-то поблизости в тумане прозвучала сирена, и Мюриэль вновь ощутила странное чувство, которому все еще не находила названия, — страх это или любовь. Ступени вели к воде. Она сошла на самую нижнюю и обернулась.
Лео стоял наверху, прислонившись к стене. На нем было короткое потертое черное пальто, вокруг шеи повязан старый шерстяной шарф. Коротко стриженные, потемневшие от влаги волосы облепили голову, как глянцевитый кожаный шлем. В нем было что-то свежее, стремительное. Казалось, он сейчас нырнет, как утка, а может, только что вынырнул, как некий водяной дух. Мюриэль взглянула на него как на произведение искусства и с удовольствием отметила, какая у него круглая голова. Что же делало его таким прекрасным? Может быть, прохлада широко распахнутых глаз?
Чтобы снять неловкость затянувшегося разглядывания, она спросила: «Здесь поблизости есть мост? Можно перейти?»
— Милая моя, нет здесь никаких мостов. Мы внизу, среди доков. Сразу видно — деревенщина.
Мюриэль минуту поразмыслила. Такого рода дерзость нельзя оставить без ответа. Но если она поддержит его тон, то, возможно, даст повод к некоторому сближению.
И она сказала: «Если вы хотите, чтобы и впредь мы встречали друг друга с неким намеком на радость, с моей во всяком случае стороны, то советую в корне изменить тон».
Выражение сдержанного лукавого довольства озарило его лицо, но тут же исчезло. Он спустился на несколько ступенек, но не приблизился: «Разрешите мне встать на колени и вымолить прощение?»
Еще минуту назад Мюриэль приписывала его развязность естественному желанию «сына слуги» быть на равных с госпожой. Теперь ей стало ясно, что он добивался именно того, что получил: ощущения близости, сообщничества. Она попала в ловушку.
Она произнесла холодно: «Что за глупости. Я не собираюсь причислять вас к своим друзьям. Теперь, я думаю, пора возвращаться. Жаль, но вам придется проводить меня. Иначе я не найду дорогу».
— Погодите, пожалуйста. Тут так чудесно.
Место и в самом деле было колдовское. Мюриэль действительно не хотелось уходить. Замкнутость пространства и уединенность придавали всему окружающему значительность почти религиозную. Резкий холод не заглушал, а напротив, обострял восприятие. Мюриэль вновь повернулась к быстро струящейся реке. От реки пахло гнилыми овощами и одновременно, очень тонко, водой.
— Вы учитесь в каком-то техническом колледже? — не оборачиваясь спросила она у Лео. Он теперь стоял рядом с ней.
— Учусь. Но мне это не очень нравится. Я ничего не смыслю в математике. Там есть один парень, прямо из Кембриджа, который нас дрессирует. Я не врубаюсь. А вы как в математике?
— Неплохо. Но школьная математика — это совсем другое.
— Другое. Это выше моего понимания — такой способ мышления. Мое сознание всякий раз бунтует. Преподаватель все время говорит о чем-то конкретном, а до меня не доходит. Не могу объяснить. Пожалуй, брошу и буду искать работу.
— Но не огорчит ли это вашего отца?
— Отца? Какое мне дело, огорчит или нет?
— Разве вы его не любите?
— Люблю ли я его? Читали ли вы Фрейда, девушка? Извините, я, кажется, опять нагрубил. Известно, что все мальчики ненавидят своих отцов. А вот девочки, наоборот, в отцов влюблены.
— Я в своего не влюблена, — рассмеялась Мюриэль. — Но я не сомневаюсь, что ваш отец гордится вами. Вы же получаете стипендию и все такое.
— Ему безразлично. У него куча денег. Он же писатель. Может, настоящий, а может, притворяется. А привратником он просто так, для забавы нанялся. Надоест, и он уйдет. Такой шутник.
— Вот как?
— Корчит из себя бедного русского беженца, а сам и не русский вовсе. Он немец. Банкирская семья из Прибалтики, знаете ли. Прожил в Англии всю жизнь. Денег масса.
