— Что вы хотите оставить? У меня, извините, много дел…
— Просто букетик подснежников. Маленький подарок для пастора. И к нему небольшая записка. Они прелестны, не правда ли?
Пэтти промямлила что-то. Миссис Барлоу — она смотрелась очень солидно в черном шерстяном костюме, украшенном нарядным поясом с пряжкой в виде корзины цветов, — извлекла маленький бумажный сверток из глубин своего существа. Снежинки на ее меховой шапке, теперь растаявшие, стали похожи на крохотные стеклянные бусинки. Она протянула сверточек Пэтти. К шуршащей бумаге было пришпилено письмо. Вглядываясь в содержимое свертка, как в сверток с младенцем, Пэтти увидела цветы, хрупкие, как белые льдинки или леденцы. Они издавали чуть слышное благоухание.
— Просто чудо. В народе их зовут цветами «февральской девы». Считается, что они расцветают второго февраля, на Сретенье, в честь очищения Богородицы.
— Милые, — неохотно проговорила Пэтти.
— Эти цветы появляются рано и просто не могут ждать! Думаю, они с островов Силли. Большинство ранних цветов привозят оттуда. Маленькие глупышки. Так я всегда называю их!
— Благодарю, миссис Барлоу, но теперь…
— Ну пожалуйста, позвольте мне остаться еще на минуту. Я вас не задержу. Но мне о стольком надо спросить. Вам известно это воззвание о восстановлении церкви?…
— Нет.
— А, понимаю. Я думала, отец Карл рассказывал вам об этом.
— Пастор не говорил ничего, — ответила Пэтти. Ее возмутила фамильярность обращения.
— Да, возможно, на эти темы он с вами не говорит. Ну так вот. Есть план — восстановить церковь и направить отца Карла в Америку за финансовой поддержкой…
— Увы, я ничего об этом не знаю, миссис Барлоу. И теперь я вынуждена попросить вас… — Пэтти боялась: Карл мог не на шутку разгневаться, что она впустила эту суетливую даму. С суеверным ужасом представляла она, как он появляется на верхней площадке и видит пришелицу.
— Но это очень важно. Завтра состоится заседание. Вот почему я хотела бы поговорить с отцом Карлом. Вам не кажется…
— Я прошу…
— Он что, болен?
— Он здоров, — Пэтти с тревогой уловила изменение тона в голосе миссис Барлоу. Безусловно, она была решительной женщиной и не такой уж глупой, как казалось.
— То есть я хочу сказать, может, он немного переутомился? У каждого бывают такие минуты — жизнь кажется тяжким грузом. Все мы страдаем некоторой неуравновешенностью, немного тоскуем, немного…
— Пастор вполне здоров, — повторила Пэтти.
— Мне так хотелось с ним поговорить. Сочувствующий посторонний с некоторым опытом… Возможно, я могла бы помочь, в сущности, я…
— Спасибо, не надо.
— Ах, как мне хочется что-нибудь, хоть что-нибудь сделать.
— Я очень занята.
— Все заняты, особенно мы, женщины. Если бы вы разрешили вам помочь. Помогать — это мое призвание. К примеру, я с радостью повезла бы Элизабет на прогулку на автомобиле, конечно, когда погода улучшится.
— Элизабет? — удивилась Пэтти. Она пристально посмотрела на миссис Барлоу, на ее несколько крупное, безумно восторженное лицо, влажное, раскрасневшееся в относительном тепле дома. — Элизабет? Но откуда вы о ней знаете?
Пэтти уже привыкла воспринимать Элизабет как некий неприятный домашний секрет. Попадались люди, которые вообще не подозревали о ее существовании. Карл говорил: «Так будет лучше». Евгений и тот до сих пор не знал, что в доме живет еще одна девушка. Пэтти старалась не произносить даже имени Элизабет отчасти еще и потому, что так звали пропавшую сестру Евгения.
— О, ну, приходские слухи, знаете ли. Тут ничего нельзя скрыть. Просто компания старых сплетников — вот кто мы такие.
— Странный какой-то приход. Безлюдный. Не могу понять, как же…
— Элизабет, наверняка, чувствует себя не совсем хорошо. Такая жизнь не для молодой девушки. Я с радостью буду приходить, беседовать с ней.
— Мне кажется, вам лучше уйти, миссис Барлоу.
— Что и говорить, у нее есть и Мюриэль, и вы. Почти семья. Вы, должно быть, очень преданы отцу Карлу. Я не сомневаюсь в этом, Пэтти. Можно мне так вас называть? Ведь мы уже много раз виделись. Вы служите в доме отца Карла уже давно, так ведь?
— Берите свое пальто! — Пэтти швырнула мокрый меховой куль на грудь миссис Барлоу и широко распахнула дверь. Снаружи почти совсем стемнело. Несколько снежинок опустилось на лежащий у двери коврик.
Антея Барлоу надела пальто. «Я, конечно, сумасбродка, — вздохнула она. — Но вы привыкнете. Все привыкают».
Она улыбнулась Пэтти и протянула ей руку. С надеждой, как видно, на искренне дружеское пожатие. Но Пэтти сделала вид, что не заметила.
— Я загляну снова, — тихо сказала миссис Барлоу.
Она шагнула во тьму и вскоре растворилась среди едва различимого движения хлопьев. Пэтти заперла дверь. Прислушавшись, она с облегчением различила доносящиеся сверху звуки сюиты из «Щелкунчика».
Она развернула букет и бросила обертку вместе с письмом миссис Барлоу в корзину для бумаг. Карл не узнает о дерзкой посетительнице. А цветы она подарит Евгению. Пэтти засмотрелась на подснежники. Полосочка светлейшей, прозрачнейшей зелени шла вдоль зубчатого края поникшего белого цветка. Цветы казались неожиданно одухотворенными, присутствующими. Пэтти глядела на них удивленно. Так вот они какие — цветы. Благодаря им образовалась в веренице темных дней какая-то пауза, просвет, сквозь который Пэтти увидела непередаваемо больше, чем приближение весны. Призыв к заблудшей душе, плач в вечерней росе, небесный свет льется и возрождается в лепестке.
Осторожно прижимая цветы к груди, она подошла к окну. Отсюда, изнутри, мороз нарисовал на стекле сложный узор. Процарапав отверстие в сахарном инее, Пэтти выглянула на улицу. Снег, едва различимый в желтоватой тьме, падал теперь сплошной стеной; снежинки медленно вращались на лету, создавая вместе огромный изменчивый узор, слишком сложный для глаза, охватывающий тело какой-то гипнотической лаской. Весь мир тихо кружился и изменялся. Пэтти в изумлении долго глядела на снег.
Вдруг позади, в доме, раздался громкий протяжный крик, захлопали двери, застучали шаги. Кто-то настойчиво выкрикивал ее имя.
Евгений ворвался в зал, размахивая руками.
— Пэтти, Пэтти! Она исчезла!
— Кто?
— Моя икона, ее украли! Я не запер дверь! Ее украли!
— Бедный, бедный, — проговорила Пэтти. Она протянула к нему руки. Он подбежал, и она обняла его. Подснежники были смяты. Где-то высоко в темноте содрогались голова и плечи. Она вдохнула аромат погибших подснежников. Обнимая Евгения, она все повторяла: «Бедный, бедный, бедный».
Глава 9
Паточный пирог был коричневого цвета, с хрустящей корочкой, золотистый, сочный и рассыпчатый. Епископ равномерно намазал свой кусочек кремом и украдкой облизал палец. «Не надо преувеличивать», — сказал он.
