— Привет, русалка!
— Привет, герой!
— Как пережила купание в озере?
— А что мне сделается!
— Купить тебе марку?
— Какая щедрость. Уже купила.
— Могу я проводить тебя?
— А как насчет того, чтобы отвезти на желтом «вольво»?
— Откуда ты знаешь о желтом «вольво»?
— Ты отвозил меня на нем прошлой ночью.
— Ах да, совсем забыл.
— Неважно, ты все равно знаменитость в здешних местах. Все только и говорят о тебе и твоих делах. Ты не знал?
— О таких вещах лучше не знать. Собственно говоря, день был такой замечательный, что я бы прогулялся, как голубь.
— Какой еще голубь?
— Да любой.
— А тебе известно, что ты говоришь с американским акцентом?
— Известно. Кто тот молодой человек, мимо которого мы прошли?
— Джайлс Гослинг, архитектор. Он делает…
— Что он делает?
— Извини. Папа говорил, что он делает надгробный памятник Сэнди. В свободное время он резчик по камню.
— Как твой папа?
— Злится.
— На тебя?
— Да. Считает, что я недостаточно ценю освобождение женщин.
— Женщины еще не свободны, слава богу!
— Он считает, мне нужно найти себе занятие.
— Оно у тебя уже есть. Быть женщиной.
— А быть мужчиной — это занятие?
— Нет.
— Думаю, я устроюсь на работу.
— И что ты умеешь?
— Ничего.
— Великолепно!
— Ты сам-то чем собираешься заняться?
— Что ты имеешь в виду?
— Если быть мужчиной не занятие, тогда чем ты собираешься заняться?
— Живописью.
— Правда? Как замечательно! Не знала, что ты…
— Нет, не умею. Я занимаюсь ею по доверенности. Пишу книгу о художнике. Ты о нем не слыхала. Макс Бекман. Ему нравились богини и проститутки. Школьницы — нет.
— Я не школьница!
— Тогда почему заплетаешь косичку? Ты похожа на десятилетнюю.
— А ты на столетнего. У тебя седые волосы.
— Нет у меня седых волос!
— Один, по крайней мере, вижу.
— Значит, я не лучше Люция Лэма.
— Мне нравится Люций Лэм.
— Почему ты такая агрессивная?
— А ты почему? Вот и поворот на Пеннвуд. Зайдешь, повидаешься с папой?
— Нет. Он презирает меня.
— Не выдумывай.
— Презирает. До свидания!
— Почему ты идешь этой дорогой? Ворота ведь на замке.
— Знаю, глупышка. Я перелезу.
— Тогда пойду с тобой, полюбуюсь, как ты будешь перелезать.
— Кто живет в тех перестроенных домиках возле паба?
— Джайлс.
— Джайлс?
— Да, архитектор.
— Слыхал, твой отец купил «Луговой дуб».
— Купил. Надеюсь, ты не против?
— С какой, к черту, стати я был бы против?
— Он не собирается ничего строить.
— Жаль. Я считаю, все должны строить что нужно.
— Вот и твои ворота.
Генри, не торопясь и стараясь не зацепиться брюками, взобрался на ворота, спустился на другой стороне и стоял, держась за прутья и глядя сквозь них на Колетту. Между полосами облаков на бледно-голубом небе светило солнце. Черные и певчие дрозды давали концерт. На Колетте было легкое платьице в оборку в зеленый и синий цветочек. Она перекинула косу на грудь и теребила ее кончик.
— Пока, птица водоплавающая!
— Пока, помещик!
Генри медленно зашагал между елями, слушая пение птиц, упиваясь влажным теплом весеннего солнца и думая о Стефани Уайтхаус.
Люций, пыхтя, спустился с чемоданом по лестнице, поставил его на пол в прихожей и бросил на него пальто. Подумал: не взять ли собой соломенную шляпу? Может наступить жара, а у него ужасно начинает болеть голова, если не затенить глаза. Но если возьмет ее, придется в ней и ехать всю дорогу. Соломенную шляпу в чемодан не уберешь, как кепи. Или Рекс одолжит ему свою? Хотя у Рекса голова явно меньше, к тому же Рекс лыс. Он был в полном отчаянии от мысли о неприятном путешествии и о том, что придется покинуть привычный мир. От спуска с чемоданом по лестнице кружилась голова. Он чувствовал себя совершенно больным, хотелось лечь и лежать. Он достал из шкафа для одежды кепи и соломенную шляпу. Шляпу надел на голову, а кепи сунул в чемодан. Поднял телефонную трубку, чтобы вызвать такси из деревни до ближайшей станции. После полудня автобус не ходил.
Из гостиной появилась Герда.
— Что это ты делаешь? И зачем надел соломенную шляпу?
— Я звоню вызвать такси, — ответил Люций звенящим голосом.
— Зачем? Почему ты не отдыхаешь, как обычно?
— ПОТОМУ ЧТО Я ЕДУ К ОДРИ!
— Не кричи, — сказала Герда, — Забыла, что ты уезжаешь сегодня.
— Ах, забыла! Велела мне убираться, чем доставила огромное неудобство мне и моей сестре, и даже не удосужилась запомнить, когда я уезжаю!
— Ты пьян?
Проворный Генри тенью прошел между ними с улицы и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх. Его быстрые шаги затихли в направлении старого крыла.
— Иди-ка сюда, — сказала Герда, — Хочу поговорить с тобой.
— Я могу опоздать на чертов поезд.
— Заходи.
Люций сорвал с головы шляпу, швырнул ее на пол и наподдал ногой. Потом последовал за Гердой в гостиную и со стуком закрыл за собой дверь.
— Как ты смеешь так говорить со мной в присутствии сына!
Герда придвинулась в нему, едва не отдавив ему ноги. Темные волосы строго зачесаны назад и забраны под большую черепаховую заколку, глаза сверкают, бледное широкое лицо выставлено вперед, крупный нос сморщен в ярости.
Люций бочком отступил в сторону.
— Прости, дорогая, прости…
— Я не позволю кричать на себя в моем собственном доме!
— Прости, но я подумал, что ты могла хотя бы запомнить…
— Почему я должна была помнить?
— Я напомнил тебе за завтраком…
— Ну, я не прислушивалась. Мне хватает своих забот, чтобы еще думать, когда и куда ты собираешься.
— Знаю, это касается только меня, все мои проблемы касаются только меня.
