Катону стало неспокойно.
— Джо…
— Это что, какая-то чертова шутка? — спросил Джо.
— Ты о чем?
— О вашем наряде. Вы не представляете, до чего потешно выглядите. Только мне не смешно.
— Это все вещи отца Дилмана…
— Вещи! Это было бы смешно, когда бы не было так грустно! Вы выглядите так, будто собрались прошвырнуться по Саутэндской набережной.
— Вижу, ты шокирован.
— Не понял?!
— Но, Джо, дорогой, я ведь говорил тебе, что выхожу из ордена, говорил…
— Я не поверил вам.
— Может, теперь поверишь!
— Я не верил, что вы уходите, и сейчас не верю.
— Так попытайся, черт подери! — сказал Катон присаживаясь к столу.
— Вот, раньше вы никогда не сквернословили при мне.
— Если ты сам меня заставляешь!
— Я тут ни при чем. Но возможно, вы теперь перейдете на такой язык. Со священниками-неудачниками всегда это происходит.
— Что ж, возможно, с ними и происходит. Поживем — увидим. Давай выпьем. У меня тут есть немного вина.
— Сами пейте.
— Джо, хватит сходить с ума, ладно? Неужели не можешь признать того факта, что я всего лишь такой же обыкновенный человек, как ты?
— Нет, ни черта не могу.
— Вот мы сейчас ссоримся, как двое обыкновенных людей, разве не удивительно? В конце концов, мы самые обыкновенные люди. Я хочу помочь тебе, но не желаю быть для тебя вроде ложного святого. Я просто люблю тебя. Прежде я не мог этого сказать, для того и ушел из священников, чтобы сказать. Господи, да неужели ты не способен это понять?
— Неужели вы не способны понять? — проговорил Джо.
Он вдруг прикусил губы, наклонил голову, и лицо его исказилось, словно он собирался заплакать.
Катон внимательно посмотрел на него:
— Джо, дорогой, ты должен помочь мне. Мы можем узнать друг друга заново, по-другому. Ладно. Мне эта перемена далась нелегко, и нам обоим будет нелегко. Но если ты любишь меня…
— Я никогда не говорил, что люблю вас, — ответил Джо, не поднимая глаз от стола и водя пальцем по древесному рисунку.
— Ты сможешь научиться. Я способен на многое ради нас обоих.
Джо взглянул на него. Сказал:
— Отец, вы как ребенок. Вы не имеете представления об этих ужасных вещах.
— Джо, ты ошибаешься. Я имею представление об этих ужасных вещах. И потом, хватит называть меня «отец».
— А как же мне звать вас?
— Ты не знаешь моего имени?
— Нет.
— Катон.
— Как?
— Катон.
— Произнесите по буквам.
— К-А-Т-О-Н.
— Что за смешное имя. Итальянское?
— Нет, римское. Ты привыкнешь. Привыкнешь и…
— Нет, не привыкну. И буду продолжать называть вас «отец». По-другому не имеет смысла.
— Но я больше не священник! Я отказался от этого из-за тебя…
— Это неправда.
— Частично правда, я…
— Частично правда! Все в вас частично правда!
— Я освободился от всего остального, чтобы быть с тобой, так что мы можем уехать и начать новую жизнь вместе. Поедем, Джо, поедем… я стану работать, а ты учиться… и я не буду тебе досаждать…
— Я не еду, — ответил Джо.
— Что, скажи на милость, ты имеешь в виду? Ты говорил, что поедешь.
— Я думал, все будет не так. Что тот богатей будет помогать нам.
— Но он будет помогать! Смотри, он прислал чек.
Катон положил на стол чек от Генри.
— А еще я думал, вы как были, так и останетесь священником, тогда это было бы нормально. Вы не представляете, какой дурацкий вид у вас в этой одежде. Вся… всякая… магия пропала… что меня привлекало… Теперь вы просто голубой в вельветовом пиджаке. Вроде тех, кого я презираю.
Катон в полной панике схватил через стол руку паренька.
— Джо, не говори так! Это я. Ты же знаешь меня.
— Не знаю. В том-то и беда. — Джо выдернул руку, слегка отодвинув стул от стола, — Если мы уедем вдвоем, отец, это будет мерзость… мерзость, какой вы себе и не представляете. И мне будет плевать на все, что вы могли бы дать мне или сделать для меня. Никакой радости, отец, сплошной ад, единственная выгода — деньги. Когда-то вы нравились мне, отец, но вы нравились мне другой, когда ходили в сутане и ничего не имели, даже электрического чайника.
— Но у меня и сейчас ничего нет.
— У вас есть чек на пятьсот фунтов от мистера Маршалсона.
— Но я же только ради тебя старался, я все делал только ради тебя, не хотел, чтобы ты страдал, чтобы бедствовал!
— И все испортили. Простите, я был так туп…
— Что до чека от мистера Маршалсона, то это просто делается.
Катон взял чек и порвал его на мелкие кусочки.
Джо посмотрел на обрывки, повозил их пальцем по столу и проронил:
— Жаль. По-настоящему жаль.
— Я могу получить еще…
— Мне все равно, что вы станете делать, отец, я в этом не участвую.
— Но, Джо, не оставляй меня. У меня теперь ничего не осталось, я всем пожертвовал, чтобы быть с тобой, ты ведь говорил…
— Я точно тогда тронулся. Ничего бы не вышло — во всяком случае, так, как я думал. Я привык считать, что в мире существуют две вещи: это вы и то, во что вы веруете, и ад, где ничто не имеет значения, кроме денег. Теперь я считаю, что в мире есть только одно: ад, где ничто не имеет значения, кроме денег.
Катон молчал, пытаясь понять, что делать. Если б найти нужные слова, суметь найти верный подход… Хотя Джо и отверг его, они были близки, даже более близки, чем прежде. Он подался вперед и стиснул пальцами холодный толстый рукав черной кожаной куртки Джо.
— Выслушай меня, Джо, просто выслушай и не перебивай. Я привлек твое внимание тем, что был священником, но священник — это лишь символ. Я не могу и дальше оставаться символом. Но правда так же и то, что есть не один только ад. Есть любовь, настоящая любовь, и я действительно люблю тебя. Тебе не нужно гадать, что я задумал, какую цель преследую. Я и сам не знаю ничего, кроме того, что хочу помочь тебе. Не та ли это вещь, от которой не стоит просто так отказываться? Или ты настолько богат любовью, что можешь отвергать этот дар? Почему хотя бы не попробовать? Позволь мне присутствовать в твоей жизни. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать: я не собираюсь ни распоряжаться тобой, ни вмешиваться ни во что. Я хочу лишь помогать и служить. Наверное, это все, что осталось от моей бытности священником. Ты как-то спросил, хочу ли я, чтобы между нами была любовная связь, и я ответил: вряд ли. Теперь я говорю: почему бы нет? Конечно, я хочу заключить тебя в объятия, и теперь, когда я просто гей в вельветовом пиджаке, я, по крайней мере, могу откровенно признаться в этом! Если это произойдет — прекрасно, если нет — тоже хорошо. Знай, я никогда не допущу, чтобы моя любовь была тебе в тягость, я за то, чтобы ты был свободен, в этом и есть суть любви. Разве ты не можешь отнестись ко всему этому просто и позволить мне помочь тебе стать счастливым? Ты толкуешь о жизни в аду… так зачем жить в аду? Если будешь и дальше жить, как живешь сейчас, изображая мелкого преступника, то кончишь настоящим закоренелым преступником и тебя ждет отвратительная, жалкая, страшная судьба, которой будет невозможно миновать. Ты ведь наверняка желаешь быть свободным и счастливым? Мы можем уехать вместе в Лидс и наслаждаться там жизнью. Нуждаться мы не будем. Я стану работать, аты учиться какой-нибудь интересной профессии…
