— Ну… я написал, что сыт по горло, потому что он вечно отсутствует… — ответил Бенет на вопрос Оуэна.
— Ну да, постоянно где-то кого-то спасает. С тех пор вы его не видели? Но что еще вы написали в том письме?
— Что он пьян, а он действительно был пьян там, в Таре, я никогда его таким не видел: он спал в гостиной на диване, напившись едва не до смерти.
— А что он вам сказал?
— Ничего, я его не будил, просто написал письмо, оставил в холле и уехал в Пенн.
— О небеса! Это все?
— Еще я написал, что мне нужен кто-нибудь более надежный и что Джексон принимал у себя женщину…
— О! А это правда?
— Я так подумал… Но так ли это на самом деле, не знаю. Еще я написал, что, судя по всему, ему у меня стало скучно, что мое терпение лопнуло и что я уезжаю в Пенн, а когда вернусь в Тару, чтобы там и следа его не было.
— А они были?
— Ни единого.
— Так вы должны быть довольны.
— Я все время убеждал себя, что поступил разумно, а с его стороны было очень разумно уйти, но потом…
— Потом у вас возникли другие мысли?
— Я пожалел о содеянном, страшно огорчился и не мог понять, почему поступил столь опрометчиво. Мне следовало подождать и поговорить с ним. Возможно, он заболел; в конце концов, я так мало о нем знаю…
— О, мы все очень мало о нем знаем. Не думаю, что мы увидим его снова.
— И еще я начал думать о дядюшке Тиме…
— Да, дядюшка Тим, безусловно, любил Джексона, они великолепно понимали друг друга, а после смерти Тима… Я тогда еще подумал, что Джексон не останется с вами надолго.
— Я видел сон: дядюшка Тим посмотрел на меня, потом перевел взгляд на пол — на полу лежала длинная черная тень… Это был… Джексон.
— Да… Полагаю, мы никогда не узнаем, что с ним случилось. Он растворился — возможно, умер от горя, убил себя, например бросился под поезд или еще что-нибудь…
— О, как бы я хотел, чтобы этого идиотского письма никогда не существовало! Господи, ну зачем я написал это письмо — такое злобное, мстительное? Должно быть, в тот момент я сошел с ума…
— Ничего не поделаешь — некоторые люди очень чувствительны. Думаю, Джексон удалился, спрятался в какой-нибудь жалкой конуре и умирает там от голода, одиночества и печали… Он был таким безответным… Вероятно, он просто почувствовал, что пробежал свою дистанцию…
— О, Оуэн, я никогда не перестану мучиться. Он ко мне не вернется… я его больше не увижу… и виноват я сам!
Глава 8
Рано утром, положив что-то в карман, Эдвард вышел из своего лондонского дома. Шагал медленно, глубоко дыша. Галстук он выбирал очень тщательно, но в последний момент снял его и оставил дома. Его поведение, походка, взгляд — все было настолько странным, что прохожие удивленно смотрели на него и даже, поворачиваясь, провожали глазами. Он как будто маршировал, размахивая руками, при этом не было похоже, чтобы он спешил, скорее, находился в состоянии непреклонной, хотя и спокойной, решимости. Рот у него был полуоткрыт, невидящий взгляд устремлен вперед. Со стороны Эдвард походил на человека, решившегося расстаться с жизнью, только что совершившего убийство или намеревающегося вот-вот его совершить. Казалось, в любой момент он может, не сгибаясь, плашмя упасть лицом вниз.
Подойдя к месту, которое, судя по всему, было пунктом его назначения, он начал сбавлять и без того медленный шаг, а также оглядываться, вертя головой направо и налево. В какой-то момент он почти остановился возле фонарного столба, неторопливо поднял руку и, по-прежнему глядя прямо перед собой, ухватился за него. Выражение его лица изменилось, во взгляде появилось замешательство, как у человека, проделавшего долгий путь и вдруг обнаружившего, что заблудился. Какая-то сердобольная женщина даже остановилась и заговорила с ним. Эдвард медленно повернул голову и молча уставился на нее. Женщина испуганно заспешила прочь. Это привело Эдварда в чувство, он медленно зашагал дальше, при этом на его лице появилась страдальческая гримаса, словно он что-то мучительно искал или раскаивался в каком-то ужасном поступке. Незнакомый священник не выдержал и пошел за ним, но вскоре решил, что он просто пьян. Наконец Эдвард остановился на углу и расправил плечи. У него даже вырвался какой-то нечленораздельный звук вроде короткого вскрика то ли птицы, то ли маленького зверька. Постояв, он выбрал направление и пошел уже быстрее, на ходу тряся головой, словно хотел очнуться от сна. Остановившись перед домом, он немного помедлил и позвонил в звонок.
Дверь открыла Анна Данарвен. Когда она увидела, кто стоит на пороге, у нее перехватило дыхание. Казалось, Анна готова упасть, но уже в следующее мгновение она широко распахнула дверь. Эдвард вошел и молча остановился в холле. Анна закрыла дверь и прошла мимо него в гостиную. Он последовал за ней. Комната была залита солнечным светом. Обернувшись к нему, Анна спросила:
— Что тебе нужно?
— Ты знаешь, что мне нужно, — ответил Эдвард.
Анна села на кушетку возле камина и закрыла лицо руками. Он взял стул, поставил его напротив и деловым тоном добавил:
— Жениться на тебе, разумеется…
Она подняла голову, и их взгляды встретились. Эдвард протянул руку, Анна сжала ее обеими ладонями. Из ее глаз полились слезы. Эдвард не шелохнулся. Через несколько секунд Анна отпустила его руку, он пересел на кушетку рядом с ней, и они, закрыв глаза, обнялись.
— Слава богу! — прошептала Анна.
Разомкнув объятия, они посмотрели друг другу в глаза.
— Прости, — сказал Эдвард. — Мне очень жаль. Но я не знал, что делать. Разумеется, с тех самых пор я постоянно думал об этом…
— Я тоже. Порой это было невыносимо. Но я не знала, что именно тебе известно.
— А я не знал, чего ты хочешь.
— Неужели? Я ведь приехала специально, чтобы увидеть, как ты женишься на другой женщине! Это была настоящая мука, окончательная утрата всех надежд.
— Анна, не нужно, я был как в аду.
— А разве ты этого не заслужил? Ты ведь собирался жениться на Мэриан и только чудом избежал этого брака!
— О боже! Да, я видел тебя в церковном дворе.
— И я видела тебя возле церкви — ты прятался за надгробиями.
— Да, я хотел увидеть вас обоих.
— Ну конечно… обоих!
— Потом я надеялся встретиться с тобой где-нибудь — у Бенета или…
— Я старалась держаться подальше, потому что знала… если увижу тебя на людях, могу…
— А я думал, ты меня избегаешь.
— Только в этом смысле. А теперь, мой милый мальчик…
— Еще может случиться что угодно. Ты должна спасти меня.
— Я должна спасти нас троих, раз и навсегда! Ты никому не проговорился?
