Я сел у окна. Никогда раньше я не видел драку двух женщин и нашел сие зрелище крайне тошнотворным. Флора, приоткрыв слюнявый рот, смотрела на безвольную, безжизненную прядь волос. Она все еще высоко держала ножницы как оружие. Мэгги медленно коснулась руками остриженного затылка, а потом прикрыла руками лицо и грудь, как женщина, внезапно оказавшаяся обнаженной. В этот миг вошел Отто. Появление Отто наполнило меня страхом еще до того, как я понял, что происходит, а еще я ощутил острое мучительное чувство вины — за женщин и за себя. Должно быть, сцена казалась престранной: Флора поднимает отрезанные волосы почти ритуальным жестом; Мэгги превратилась совсем в другое существо и прячет лицо, точно от взгляда Медузы; стол и пол усыпаны пятифунтовыми банкнотами.
Отто только взглянул и мгновенно уловил суть произошедшего. Он вошел как хозяин и сразу приступил к действиям. В два шага преодолел расстояние до Флоры. Выхватил у нее трофей. Ножницы лязгнули об пол. Затем он взял ее за руку и сильно ударил по ладони свободной рукой. Я часто видел, как он делает это, когда она была маленькой.
Такой удар от Отто — не фунт изюма. Флора отреагировала, как и раньше. Ее лицо покраснело, рот широко раскрылся, издав вопль боли и возмущения. Краем глаза я заметил сконфуженную Мэгги, отворачивающуюся с оцепенелым видом. Ее рука вновь исследовала обнаженность шеи. Длинная петля черных волос соскользнула со стола на пол.
Я начал говорить Отто что-то умиротворяющее и объяснительное. Но вопли Флоры оглушали. Внезапно я разобрал, что она кричит нечто осмысленное, и, услышав это, понял, что миг катастрофы настал.
— Дурак, дурак! Не знаешь, кто спит с твоей женой, не знаешь, кто соблазняет твою дочь? Твой милый маленький мальчик — дьявол, дьявол, дьявол!.. Ну-ка угадай, кто спал с мамочкой все время, пока ты строил из себя дурака с той шлюхой!.. Не знаешь?..
Голос Флоры захлебнулся в слезах ярости. Отто снова схватил ее за руку и рывком подтащил ее к столу. Она вдруг затихла, перепуганная.
Отто был очень спокоен. Он выглядел немного озадаченным и глуповатым, как большое животное, попавшее в замкнутое пространство.
— Флора, о чем ты говоришь? — медленно спросил он.
— Ничего… я просто… — промямлила Флора. — Ой!
Должно быть, Отто усилил хватку.
— Флора, повтори, что ты только что сказала. Живо.
— Отто, послушай… — вступился я.
— Заткнись! Флора…
— Ой, не надо, не надо! Я говорила… о господи, разве ты не знаешь… у мамочки есть любовник. Ой, отпусти меня!..
Отто освободил ее.
— Но кто?
— А кто, по-твоему? Дэвид, конечно.
— И ты говоришь… ты тоже?..
— Да! — завопила Флора и отбежала к окну, потирая руку. — Да, я тоже! Ты был слеп, позволяя всему этому твориться у себя под носом! О, какой же ты глупец!
Отто уставился в пол, и я видел, что его лицо краснеет и медленно морщится, как у ребенка, готового вот-вот заплакать. Я отчаянно жалел его, но куда больше боялся. Я начал подбираться ближе. И в этот момент дверь тихонько отворилась и вошел Дэвид Левкин.
Левкин, должно быть, понял, что произошло, как только вошел, а скорее, подслушивал какое-то время под дверью. Крики Флоры разнеслись, наверное, по всему дому. Он закрыл дверь и прислонился к ней, легонько придерживая ладонями. Лицо его светилось поразительным умиротворением — лицо человека, созерцающего некую чудесную истину. Отто спросил:
— Это правда, Дэвид, насчет тебя и… Изабель и Флоры?..
— Да, хозяин.
Я отодвинул конец стола со своего пути, готовясь вклиниться между Отто и Дэвидом. Флора вскочила на сиденье у окна. Но Отто уже пошел вперед. Большое сморщенное озадаченное лицо смотрело вниз, влажный рот слегка приоткрылся. Дэвид застыл, вывернул ладони наружу жестом дарения, лицо его бессмысленно светилось. Со странной свирепой мягкостью Отто взял его за плечи, отставил в сторонку и медленно вышел за дверь.
Я стоял как дурак, оцепенев от удивления и облегчения. Мэгги за моей спиной произнесла что-то, прозвучавшее как команда. Я метнулся за Отто. Обогнал его в прихожей и побежал по лестнице. Когда я промчался мимо него, он тоже рванул, и мы вместе потопали по ступенькам, сотрясая весь дом. Я первым достиг двери Изабель, но не успел проникнуть в комнату и забаррикадироваться изнутри. Отто влетел в комнату Изабель сразу за мной.
Изабель, должно быть, поняла, что происходит. Впоследствии она призналась мне, что, услышав внизу возбужденные голоса, приготовилась к немедленной смерти. Она стояла у окна, по-прежнему в голубом пеньюаре, прижав руку к горлу. Воплощение безнадежного достоинства. Мельком отметив это, я рванулся к ней, прижал ее к себе и запихнул в угол. Я действительно боялся, что Отто может убить ее одним ударом. Раздался грохот ломающейся мебели и крики. Ноги протопали по комнате. Я обернулся и лишь за секунду до ослепляющей вспышки и настигшей меня ужасной боли осознал, что Отто собирается ударить именно меня.
15 Чувство юмора Лидии
— Эд, старина, ты живой?
Был уже следующий день. После удара Отто на меня навалилось небытие. Черные звезды разрослись в безбрежную ночь. Я пришел в себя на кровати в своей комнате. Отто, должно быть, приволок или отнес меня туда. Отто и Мэгги спорили о каком-то сотрясении, сломанных костях и рентгеновских лучах, и до меня наконец дошло, что все это имеет отношение ко мне. Лицо болело нестерпимо. Словно с одного бока его вдавили прямо внутрь моей головы. Попытки открыть глаза принесли ослепительный свет и стреляющую боль, но никакого зрения. Я застонал, потом разобрал, что Мэгги и Отто задают мне вопросы, на которые я не стал отвечать. Где-то плакала женщина.
Позднее я узнал от Мэгги, что для всех, кроме меня, все кончилось счастливо. Отто стоял и глазел на мое тело, распростертое среди обломков мебели Изабель. Затем он упал на колени и вроде как очистился от гнева. Меня отнесли в мою комнату. Изабель укрылась у себя, затворив дверь. Дэвид Левкин покинул дом. Мэгги и Отто некоторое время провели, ухаживая за мной и споря, не позвать ли доктора. В конце концов мне дали какое-то сонное питье и я забылся.
Утром меня встретила еще большая боль и парящее надо мной лицо Отто.
— Ты живой, Эд?
— Не особенно, — ответил я. — Ты, наверное, сломал мне около пятидесяти семи разных мелких косточек. Я никогда не стану прежним. Ой!
Он нежно положил ладонь мне на щеку.
— Мэгги считает, что ничего не сломано. Смотрю, ты приложил старый добрый кусок мяса. Тот глаз вообще видит?
— И пробовать не хочу!
— Ты простил меня?
— Ну конечно, кретин. Меня давно пора было кому-нибудь треснуть.
Как ни странно, случившееся не только установило между мной и Отто род связи, которой мы не испытывали с детства, но и высвободило из нас удивительную живость, почти веселье.
