Дайэне Эйвбери
Часть первая
Средина лета
~~~
— Дэвид Краймонд заявился в килте!
— Боже мой, Краймонд здесь?! Где он?
— В той палатке или шатре, называйте, как вам больше нравится. Он с Лили Бойн.
Разговаривали двое: Гулливер Эш и Конрад Ломас. Гулливер — неосновательный, в настоящее время безработный англичанин тридцати лет с небольшим, явно не задумывавшийся о своем возрасте. Конрад — американский студент, значительно моложе и ростом повыше считавшегося немаленьким Гулливера. Последний прежде не был знаком с Конрадом, однако слышал о нем, потому и обратил свое, так взволновавшее Конрада замечание к нему и его спутнице, Тамар Херншоу. Местом действия был долгожданный бал на День поминовения в Оксфорде
[1]
, время — около одиннадцати вечера. Была середина лета, и настоящая ночная тьма еще не наступила, более того, не предвиделась. Над разномастно освещенными шатрами, откуда лилась разномастная музыка, висело мглистое синее небо, на котором уже появились редкие колючие желтые звезды. Луна, огромная и ноздреватая, как сыр, пока что путалась в вершинах деревьев за протоками Черуэлл, речки, ограничивавшей ближайшую территорию колледжа. Тамар и Конрад появились только что и еще не успели потанцевать. Гулливер уверенно заговорил с ними, поскольку знал Тамар, хотя и не слишком близко, и слышал, кто будет сопровождать ее. При виде Тамар он, сказать по правде, почувствовал раздражение, поскольку его партнершей в эту важнейшую ночь должна была быть (но в последний момент отказалась) Вайолет, мамаша Тамар. Гулливер недолюбливал Вайолет, но согласился составить ей пару, чтобы оказать услугу Джерарду Херншоу, которому обычно шел навстречу, даже повиновался. Джерард приходился Тамар дядей, правда «дядей» в кавычках, потому что был Вайолет не родным, а двоюродным братом. Джерард был много старше Гулливера. Патрисии, сестры Джерарда, которая должна была появиться в сопровождении Дженкина Райдерхуда, тоже не было, но по веской причине (в отличие от Вайолет, у которой, кажется, не было причин не появляться), поскольку отцу Джерарда, давно болевшему, неожиданно стало хуже. Гулливер, конечно же, польщенный просьбой Джерарда, все же был не в восторге от перспективы появиться на балу в компании Джерарда с Вайолет, поскольку это как бы причисляло его к старшему поколению. Он не возражал бы против Тамар, хотя не был особо «увлечен» ею. Слишком уж, на его взгляд, застенчивая и скованная, она была бледной, тоненькой, походила на школьницу, легкая и бесплотная, ни капли стильности, и короткие прямые волосы причесывала по-детски, на косой пробор. Ему не нравилось ее девственное белое платье. Гулливер, не всегда уверенный, что его вообще привлекают юные девицы, во всяком случае предпочитал более смелых особ, способных взять инициативу на себя. Так или иначе, о Тамар речь не шла, поскольку было известно, что танцевать она собиралась с новым кавалером, этим шустрым юным американцем, с которым познакомилась через своего кузена Леонарда Ферфакса. Джерард, извиняясь за дезертирство Вайолет, неопределенно высказался в том смысле, что Гулливер наверняка сможет «подцепить какую-нибудь девчонку», но пока было не очень похоже, что это ему удастся: все они были под строгим присмотром своих парней. Конечно, позже, когда парни подвыпьют, ситуация может измениться. Некоторое время он бродил в теплых синих сумерках, надеясь встретить знакомую физиономию, но пока увидел только Тамар, испытав при этом скорей досаду, нежели удовольствие. Еще он досадовал на себя за то, что, после долгих размышлений, все же не стал надевать легкую нарядную кружевную рубашку, в каких, как оказалось, щеголяло на балу большинство молодого поколения, а был при традиционном черно-белом параде, как, он предвидел, вырядятся Джерард, Дженкин и Дункан. Гулливер, считавший, что он недурен собой, был высок, темноволос и строен, с прямыми напомаженными волосами, тонким носом с небольшой горбинкой, с которым примирялся, когда кто-нибудь называл его орлиным. Глаза, красивые, как ему говорили, были карие с золотистым отливом, без крапинок. Гулливеру очень хотелось танцевать, и он страшно злился бы на Джерарда за то, что по его милости ему это теперь не удастся, если бы тот не купил ему билет (очень дорогой), без которого он вообще не попал бы на бал. Пока эти мысли роились в голове Гулливера, Конрад Ломас, пробормотав извинения Тамар, стремглав рванулся к шатру, где должен был быть Дэвид Краймонд. Он бежал на своих необыкновенно длинных ногах по траве и мгновенье спустя скрылся из глаз, оставив Гулливера и Тамар одних. Тамар, удивленная его стремительным бегством, не бросилась тут же вдогонку за своим кавалером. Благоприятная возможность для Гулливера, и он в самом деле даже размышлял секунду, не стоит ли быстренько пригласить Тамар на танец. Однако не решился, зная, что расстроится в случае отказа. Да и опасался, что, если она ответит согласием, потом, чего доброго, долго не сможет «отвязаться» от нее. Ему, несмотря на затаенные обиды, в сущности очень нравилось одиноко бродить среди собравшихся и быть voyeur
[2]
. К тому же ему только что пришла идея вернуться в комнату, где Джерард и другие «стариканы» продолжали пить шампанское, и пригласить на танец Роуз Кертленд. Конечно, Роуз «принадлежала» Джерарду, но Джерард возражать не станет, и, конечно, восхитительно было представлять, как его рука обовьет то, о чем ей и не мечталось, — талию Роуз. Но момент был упущен, и Тамар продолжала удаляться.
— Это ведь был Конрад Ломас? Что это на него вдруг нашло? — осведомился Гулл.
— Он работает над диссертацией, что-то о марксизме в Британии, — ответила Тамар.
— Значит, прочтет весь краймондовский вздор.
— Он боготворит Краймонда, — сказала Тамар, — прочитал все, что тот написал, но никогда не встречался с ним лично. Хотел, чтобы я нашла кого-нибудь, кто их представит, но я полагала, что не смогу помочь в этом. Не знала, что сегодня он будет здесь.
— Я тоже, — сказал Гулливер и добавил: — И они.
Тамар, неопределенно махнув на прощанье, пошла к шатру, в котором скрылся Конрад. Гулливер все же решил не возвращаться к Джерарду и остальным. Лучше побродить еще немного. Это был не его колледж и не его университет. Он окончил Лондонский и, хотя относился к Оксфорду и оксфордским обычаям с язвительным безразличием, был готов на этот необыкновенный вечер поддаться очарованию того, что окружало его: старинных зданий, залитых светом прожекторов, бледной стройной башни, яркой зелени освещенных деревьев, полосатых шатров, словно расположилась биваком какая-то экзотическая армия, и разгуливающей красочной толпы молодых людей, которым теперь, после нескольких бокалов, он в конце концов завидовал без особой неприязни. Пожалуй, было необходимо немедленно выпить еще. Он направился к аркадам, где можно было получить виски. Джерардово шампанское ему осточертело.
