Оставшись одна у себя в комнате, Роуз подошла к окну. Больная луна вставала среди быстро несущихся рваных облаков. По Римской дороге проехала машина, отсвет ее фар скользнул по стенам и деревьям. Потом он пропал, луна скрылась за облаками, наступила непроглядная тьма и тишина. Роуз включила электрический камин. Зимой центральное отопление, отключаемое в большей части дома, когда не было гостей, не спасало от гуляющих сквозняков. Роуз ощущала близость пустых выхоложенных комнат. Она могла бы еще поболтать с Лили, но, расхаживая сейчас по спальне, чувствовала, что дар речи оставил ее — периодически охватывало ощущение, будто рот набит камнями. Она была оторвана от всего, нема, одинока. Мысль о забитом камнями рте и придавленном языке напомнила ей утро, когда она, придя в конюшню за яблоками, прихватила один из синклеровских камешков. Сейчас он лежал на туалетном столике, плоский черный камешек с белыми полосками и длинной трещиной сбоку, словно лопнул, открыв поблескивающее жемчужное нутро. Она подержала его на ладони, внимательно разглядывая. Он был такой особенный, неповторимый, столько интересного было в этом маленьком камешке. Когда-то давно Синклер выбрал его среди тысяч, миллионов камешков на каком-то пляже в Йоркшире, Норфолке, Дорсете, Шотландии, Ирландии. Ей стало ужасно грустно, будто камешек взывал к ней, прося защитить и пожалеть. Рад ли он был, что его выбрали? Как случайно все происходит и как дух присутствует во всем, прекрасном и уродливом. Она положила камешек и закрыла лицо ладонями, внезапно испугавшись тьмы за окном и безмолвия дома. А если Аннушка умрет? А если она уже умерла и дом знает об этом? Дом поскрипывал под ветром, как старый деревянный корабль. Чудилось присутствие призраков, шаги.
Она растеряна, думала Роуз, падает духом, теряет друзей. Джин больше не любит ее. Откуда она это взяла? Может ли это быть правдой? Поговорят ли они еще когда-нибудь откровенно и с любовью, глядя в глаза друг другу? Джин сказала, что она живет в мире грез, где все милы и добры и год не отличается от года. Никто никогда не пылал к ней страстной любовью. Она могла бы выйти за Джерарда, если бы очень постаралась. Тут Роуз неожиданно отчетливо услышала словно прозвучавший в спальне голос Краймонда: «Роуз!», как в тот день, когда он испугал ее, пришедшую по просьбе Джин проверить, не застрелился ли он. Никто из них двоих так и не был женат, должна была пробудиться любовь. Что, если она теряет Джерарда, думала Роуз, что, если уже потеряла? Может ли она потерять его после стольких лет? В этом все дело, отсюда преследующие ее призраки.
В последние недели, особенно в последние дни ее отношениям с Джерардом, казалось, просто пришел конец. Рив, вернувшийся в Йоркшир, постоянно названивал, прося решить наконец, едет ли она с ними в круиз. Роуз отвечала уклончиво. Хотя почему она должна, почему чувствует, что должна учитывать интересы Джерарда, какое ему может быть дело до того, что она проведет четыре недели с собственными родственниками? Голос крови не заглушишь. Но от мысли, что Джерарду может быть все равно, что она делает или где находится, на нее повеяло диким холодом, как от скользнувшего мимо одного из призраков Лили. Роуз не видела Джерарда с того самого вечера, когда ему доставили книгу Краймонда. Она ждала, что он позвонит, как обычно, предложит встретиться. Он должен понимать, как ее интересует, необычайно волнует его мнение о книге. Но Джерард не позвонил, а когда она позвонила сама, отвечал холодно и немногословно и не смог встретиться с ней. Она не осмелилась ни о чем спрашивать его: ни о круизе, ни о книге. Потом его телефон не отвечал, и она воображала, как он, хмурясь, смотрит на трезвонящий телефон и не поднимает трубку, зная, что это звонит она. Представлять… представлять столько всего… что он влюбился в того паренька, так похожего на Синклера, что проводит все свое время у Краймонда, обсуждая книгу, что… Она потеряла его, думала Роуз. Да, наверное, она могла бы выйти за него, будь она другим человеком, смелей, удачливей, понимай она что-то такое (неведомо что) о сексе, стань она богиней. Но как сильно она любит его, и всегда любила, и всегда будет любить!
— Роуз, пожалуйста, поедем в круиз, поедешь, да?
— Роуз, поехали, с тобой совсем другое дело.
— Будет так весело, ну пожалуйста!
— Ладно, — сказала Роуз, — поеду.
Она больше не могла сопротивляться мольбам Рива, Невилла и Джиллиан и была невероятно тронута их горячим желанием, чтобы она присоединилась к компании. Невероятно благодарна.
Со времени приезда Лили в Боярс прошло около двух недель, и за это время весна заявила о своем приближении, одарив Лондон, даже самые убогие его районы запахами земли, цветов, проклевывавшимися листочками и солнцем. Гидеон Ферфакс принимал гостей в доме в Ноттинг-Хилле. Леонард Ферфакс вернулся из Америки и привез друга, Конрада Ломаса. Гидеон позвал Рива с детьми, которые, как сообщила Роуз, были в городе, и Невилл привел с собой Фрэнсиса Рекитта, сына их йоркширского соседа, который путешествовал с ними. Любимый нью-йоркский арт-дилер Гидеона, Альберт Лабовски, у которого он только что приобрел вожделенные рисунки Бекманна, присутствовал тоже. Роуз слышала американские голоса, удивительные, как крик необычных птиц. Пришли Тамар, Вайолет и несколько друзей Пат и Гидеона, с которыми Роуз была незнакома. Тамар не отходила от мисс Лакхерст, своей бывшей школьной учительницы, которая, выйдя на пенсию, писала детективы. А за Тамар хвостом следовал очень худенький и очень молодой человек, как говорили, не только пастор, но и крестный отец Тамар. Роуз с удивлением увидела среди гостей и отца Макалистера, выделявшегося в своей черной сутане. Пат разливала Гидеонов особый мандариновый коктейль. Джерарда, конечно, тоже приглашали, но тот, хотя некоторые из гостей уже собирались уходить, еще не появился.
— Что делаешь потом? — спросил Рив. — Пообедаешь с нами, хорошо?
— Извини, не могу. Очень устала.
— Тогда ты должна прийти завтра смотреть квартиру! — сказал Невилл.
— Мы не сможем угостить тебя ланчем, — добавила Джиллиан, — в квартире еще ничего нет, кроме рулетки и папиной кепки, которые он там забыл. Зато буквально в двух шагах классный итальянский ресторан.
Рив только что купил квартиру в Хэмпстеде.
— Спасибо, я бы с удовольствием, но… — ответила Роуз, ее беспокоил больной зуб.
Этот вечер был у Роуз свободен, но она надеялась, что Джерард все же появится и пригласит ее пообедать. Она до сих пор, хотя давно приехала из Боярса, не имела от него абсолютно никаких известий. Она все реже и реже набирала его номер. Написала ему письмо и порвала. Смелости пойти к его дому у нее не хватало. По ее робости можно было судить, каким, после стольких лет, далеким он неожиданно стал: дорогой друг, но не близкий, не задушевный. Она не имела представления, где Джерард в эту минуту, что делает, что думает, и страшилась спрашивать о нем у знакомых, тем самым признаваясь себе, что не знает того, о чем, может, знают другие. Джерард мог быть за границей, мог быть в постели с кем-то, или в больнице, или умереть. Ничто не говорило, что она самый близкий ему человек.
Гидеон, как маг на сцене, наблюдал за веселящимися гостями, пухлощекий, с радушным видом, так раздражавшим Джерарда. Он выжил Джерарда из дому, сыграв на его слабости, его подспудном чувстве вины, на несчастье, которое сделало его таким непрактичным, таким нервным и возбудимым, что он вдруг решил во что бы то ни стало разъехаться с сестрой и зятем. Гидеон произвел переделки в доме в точности по своему, но не Пат вкусу. Сопротивление Пат было минимальным, так что нечем было особо хвастать. Гостиная, при Джерарде в тоскливых розовато-коричневых тонах с маленькими бледными английскими акварелями и темными традиционными громоздкими креслами, теперь была выкрашена в яркий аквамариновый цвет и украшена огромным алым абстрактным полотном де Кунинга над камином и двумя красочными жанровыми картинами: Кокошки и Марии-Луизы Мотесицки. На полу темно-синий ковер и бледно-голубые с белым коврики в стиле ар-деко. Из мебели стояло два больших белых канапе и больше ничего. Джерардова безнадежная кухня была полностью переделана. Единственно столовая сохранила прежние форму и цвет, но на ее темно-коричневых стенах теперь красовались прелестные вещицы Луки Лонги и очаровательный Ватто. Еще большей радостью для Гидеона было окончательное, как он надеялся, возвращение из Америки Леонарда, любимого и талантливого сына, который сейчас проходил практику в лондонской Галерее Курто. Какая из нас составится команда, думал Гидеон, который никогда не осмеливался называть себя искусствоведом, и как нам будет весело! Гидеон мог также быть доволен успешным (пока что) ходом дела с Тамар и Вайолет. После похищения Тамар, события развивались стремительно. Тамар переехала в квартиру наверху. Вайолет (удивив Пат, но не Гидеона) неожиданно переехала тоже. Тогда Тамар переселилась в крохотную квартирку в Пимлико. Квартира Вайолет была выставлена на продажу. Вайолет была спокойна, позволяла заботиться о себе. Что будет дальше, покажет время, пока он еще на одно очко обставил Джерарда.
