— Мэри!
— Да, Вилли.
— Подите сюда.
Она вернулась назад с неясным, тягостным чувством и, стоя над Вилли, запустила пальцы в шелковистые седые волосы у него надо лбом.
— Мэри, я не могу на вас жениться, я вообще ни на ком и никогда не могу жениться.
У Мэри на миг отвердели пальцы. Она выпростала их из гущи мягких волос и провела кончиками по его лбу, отирая с него легкую испарину.
— Это ничего, Вилли.
— Простите меня, дорогая.
— Все нормально. Сожалею, что приставала к вам.
— Вы ко мне не приставали. Вы мне сделали массу хорошего. Вдвое прибавили мне вкуса к жизни.
— Очень рада…
— Я столько ем теперь! Растолстею, того и гляди, на зависть Октавиану.
— Я рада. И все же лучше бы Кейт не распространялась о нас с вами налево и направо.
— Это рассосется. Все у нас будет по-прежнему.
— То-то Тео обрадуется! Он боялся, что вы для него потеряны.
— Тео — болван.
— Все будет по-прежнему.
Мэри поглаживала его лоб, глядя поверх его головы на книжные полки. Ей не хотелось, чтобы все было по-прежнему. Ей хотелось решительных перемен в своей жизни. Она пыталась кое-как совладать с глухой огромной горечью, что по-медвежьи поднялась перед нею на дыбы.
— Мэри, я вас люблю. Не огорчайтесь из-за меня.
— Я не могу не огорчаться…
— Выше нос! Мне нечего вам дать, кроме любви, деточка, это — единственное, деточка, чего у меня в избытке.
— Не надо, Вилли. Зачем только я нарушила то, что было! Вела себя, как последняя балда.
— Чудесная балда, — и ничего вы не нарушили.
— Всему виной это нескончаемое лето. Поскорей бы уж оно кончилось! Извините, что я несу такую чушь…
— Вам нужно устроить себе каникулы.
— Да, мне нужны каникулы.
— Я и сам, вероятно, подамся куда-нибудь — возможно, съезжу в Лондон.
— Ну и правильно.
Что же сейчас произошло, думала Мэри. Она отошла, отступила от него с невольным страхом, словно при этом грозила отломиться какая-то часть ее тела — легко и мягко, как во сне. Она знала, что никогда уже к ней не вернется радость, которую она черпала в нем, — радость неясного предвкушения и стремления к цели. Некая, пусть зыбкая, но драгоценная возможность, которой лучше бы так и оставаться нетронутой, отнялась у них навсегда.
— Што с фами?
— Мне жаль, Вилли, ужасно жаль.
Теперь к ней подступили слезы, готовые пролиться безудержным дождем. Пряча их, она подошла к окну и, смаргивая слезинки с ресниц, опять взяла бинокль. Уставилась невидящими глазами в кружок яркого света. И тотчас же крепче сжала в руках бинокль.
— Вилли, там явно что-то стряслось…
Глава тридцать третья
— Пола!
— А, это вы, Джон…
— Можно мне с вами прогуляться?
— Да, конечно.
— А где двойняшки?
— Купаются вместе с Барби. Вон они, видите?
Три головы бултыхались в дали спокойного моря, подернутого золотистой дымкой в лучах послеполуденного солнца. Двое местных, в сопровождении спаниеля, шумно и неуклюже ковыляли по гальке. Монтроз, свернувшись на волноломе в неподвижный пушистый шар, сузив в щелки глаза, следил за спаниелем нехорошим взглядом. В отдалении, у уреза воды, стояли Пирс и Минго.
— Посидим немного?
Они опустились на горячие камни; Пола натянула ниже колен подол своего желтого платья. Дьюкейн инстинктивно зарылся рукой в галечную россыпь, добираясь до влажной прохлады внизу.
— Вы позволите?
Он скинул пиджак.
— Странно, что никогда эти камни не бывают правильной сферической формы. — Пола произнесла это четким, внятным тоном, каким обычно высказывались ее дети. Она оглядела крапчатый сизый камушек и швырнула его в воду.
Сейчас он плывет по Красному морю, думала она, держит курс на север. Исполинский, вытянутый в длину Эрик, противоестественно большеголовый и большелицый, медленно двигался под парами по ровной глади моря… Я должна быть податливой и бескостной, думала Пола. Не иметь ни собственной воли, ни устремлений — просто перенести его, как переносят болезнь.
Встречусь с ним в Лондоне, думала она. Но ведь он, может быть, захочет с нею спать? Как все это будет? Тогда, вероятно, лучше увидеться с ним здесь? Но мысль о том, чтобы подпустить его близко к двойняшкам, казалась невыносимой. Прежде всего нельзя терять голову, думала она, нужно действовать трезво и разумно.
— Пола…
— Простите. Вы что-то сказали?
— Что случилось, Пола? Только не говорите, что ничего. Я же вижу — вы сама не своя.
— Ничего не случилось.
— Бросьте, Пола. Это все замечают. Скажите мне, в чем дело. А вдруг я смогу помочь?
Так, значит, все это замечают…
— Не сможете, Джон. Тут я одна, как перст.
— Пола. Все равно вы мне скажете!
Сказать, спросила себя Пола почти равнодушно? Она подобрала еще один почти, но не совсем сферической формы камушек, оглядела его и бросила вслед за первым.
— Пола, милая, прошу вас…
— Вот если б можно было все изложить холодно, беспристрастно… — сказала она вслух, обращаясь к самой себе.
— Да-да, попробуйте! У вас получится. С чем это связано? Для начала хотя бы намекните, с чем связано.
— Связано с одним человеком по имени Эрик Сирз.
— И кто это?
— Мой бывший любовник.
— А вот что…
— Вы, очевидно, как и все, полагаете, что это я развелась с Ричардом. На самом деле было не так. Это Ричард со мной развелся, потому что у меня был роман с Эриком.
— Вы любили Эрика?
— Выходит, что любила.
— И теперь тоже любите?
— Думаю, нет.
— Вы с ним видитесь?
— Это мне предстоит. Он с этой целью сейчас возвращается из Австралии — чтобы увидеться со мной, предъявить на меня права.
— Вы не обязаны никому предоставлять на себя права, если не хотите.
— Здесь все обстоит сложнее.
— Вас связывают с ним некие обязательства?
— Да.
— Ребенок?
— Нет-нет. Это ужас что такое. Невозможно рассказывать…
— И тем не менее вы расскажете.
— Главное, как все получилось с Ричардом.
