ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Антония позвонила мне ранним утром. Она настаивала, чтобы я немедленно приехал к ней. Из-за этого я отложил свой визит к Джорджи. Я застал Антонию возбужденной, взволнованной и очень нежной. Провел с ней все утро и остался на ленч. Палмер решил в тот день уступить мне место. Утро было многообещающим, и в конце его я почувствовал, что мне стало легче общаться с Антонией, чем за все время после ее признания. Она действительно постаралась на славу. Заставила меня рассказать историю моих отношений с Джорджи вплоть до мельчайших подробностей. Раньше одна мысль о таком разговоре вызывала у меня отвращение, но теперь, когда дошло до дела, я с облегчением выложил все начистоту. Пока я говорил, Антония держала меня за руку. Да, это тот самый интимный разговор, с мстительной радостью подумал я, которого, как я обещал Джорджи, никогда не будет. Предав ее, я ощутил, как расширились границы моей свободы, и это меня воодушевило.
Я попытался честно изложить Антонии мои сомнения и колебания по поводу Джорджи, и мне самому многое стало ясно. Антония была на редкость мила и проницательна. Я мог почувствовать и чувствовал с нежностью и даже изумлением ее скрытую тревогу, как бы я не утаил чего-нибудь, как бы не пожалел о своей искренности и не прервал поток признаний. Ей хотелось знать все, она желала повернуть течение моей жизни вспять, снова привлечь его к себе, и с какой любовью это у нее выходило! Ей хотелось держать меня и Джорджи в своих руках и смотреть на нас сверху вниз заботливо и с полным пониманием. Я не отказал ей в этом. Она была в восторге.
Мы согласились, что я должен ненадолго уехать — мне необходима небольшая передышка. Не для того, чтобы подумать, как нам жить дальше, а просто отдохнуть, да я и правда страшно устал. Мы перебрали варианты — Бретань, Венеция, Рим, — но так и не решили, куда мне поехать. Она в основном настаивала, что мне следует и даже необходимо выждать довольно долгое время и лишь потом сделать выбор. Нелепо изводить себя и переживать, когда я так измотан и подавлен событиями, а проблемы все равно никуда не уйдут. Мне надо позаботиться о себе и дать себе небольшую поблажку, иными словами, отдохнуть. Антония обещала мне поближе познакомиться с Джорджи в мое отсутствие. Это, сказала она, доставит ей истинное удовольствие.
Мы также договорились — и мне сделалось легче на душе — свести до минимума хлопоты по перевозке мебели и вывезти только самое нужное с Херефорд-сквер. Теперь жизнь в квартире на Лоундес-сквер впервые начала вырисовываться передо мной как нечто реальное. Я признался в этом Антонии, и она поздравила меня. Когда настала пора уходить, она крепко обняла меня и принялась осыпать поцелуями, чему я отнюдь не противился.
— Мартин, милый, загляни к нам после обеда, ладно? Андерсон так хочет с тобой встретиться!
Просто повидать тебя, понимаешь? Сейчас я чувствую себя много счастливее, и завтрашний день меня уже не пугает!
— Хорошо, — сказал я. — Як вам забегу и принесу вина, если хотите. Шато Лориоль де Барни 1957 года очень недурно. Думаю, вам с Палмером стоит его попробовать.
— Пожалуйста, принеси его, — обрадовалась Антония. — В конце концов, ты должен меня просвещать. Дорогой, мы можем часто встречаться наедине, в любое время, когда тебе удобно.
Я согласился и отметил, что в первый раз представил себе эту перспективу как что-то не слишком болезненное и потому возможное. При расставании мы были измучены, но чувствовали себя лучше и увереннее.
Я направился к Джорджи. Полдень выдался холодным и туманным. Подходя к ее дому, я подумал: в общем, я благодарен Джорджи за то, что она вынудила меня пойти с ней к Антонии. Антонии стало известно обо всем, и это сняло определенный груз, который я стоически нес в прошлом. Только теперь я понял, что это было больно. Хорошо, что я очистился от лжи, и хотя по-прежнему не знал, как повлияет это признание на мои отношения с Джорджи, но, по крайней мере, мне сделалось ясно одно: без него, до него между нами не могло быть настоящей честности. Пришла пора выздоровления. Да, я был благодарен Джорджи или, вернее, как я позднее догадался, Гонории Кляйн. Поднимаясь по лестнице к Джорджи, я мысленно представил себе странный облик Гонории Кляйн, сидящей с мечом самураев на коленях. Ее образ снова возник передо мной не без причины: подойдя к двери Джорджи, я вспомнил, что Гонория снилась мне прошлой ночью. Но каков был мой сон, я забыл.
Джорджи была не одна. Я услышал голоса и немного подождал, перед тем как постучать. Лестница и входная дверь были покрашены и выглядели как-то непривычно. Я заметил подставки, мольберты и попытался стереть конвертом свежую краску с руки. Кругом пахло не так, как раньше. Гость явно не собирался уходить, они смеялись, и я понял, что они от души веселятся. Я постучал в дверь и через некоторое время вошел. Джорджи сидела у газовой плитки и наливала гостю кофе. Ее гостем был мужчина. Мой брат Александр.
Когда я появился в комнате, они оба вскочили. Мы все долго глядели друг на друга. Джорджи приложила руку к груди. Я с трудом мог поверить увиденному и ощущал себя словно в ночном кошмаре, когда с тобой происходят невероятные и в то же время неизбежные события. Такое и должно было случиться. Но как это произошло? Сначала мне померещилось, что я сам давно познакомил Джорджи с Александром и забыл об этом. Затем я подумал, уж не схожу ли с ума. Я сел в кресло у двери и спросил моего брата:
— Как ты здесь очутился?
Александр ссутулился и посмотрел на меня подчеркнуто печальным и виноватым взором. В своем темно-сером костюме он выглядел элегантно, казался выше, хотя в нем сильнее проступали черты вырождения.
— Я встретился с Джорджи сегодня за ленчем. Извини меня, Мартин.
— Почему ты извиняешься? — удивилась Джорджи. — Это не слишком вежливо! И тебе не в чем оправдываться. — Она раскраснелась и взволновалась. Я догадался, что она успела немало выпить.
— Естественно, что для Мартина это шок, — объяснил Александр, обернувшись к Джорджи. Они стояли рядом, склонившись над каминной полкой, и смотрели друг на друга. — Я убежден, что он предпочел бы сам познакомить нас.
— Я часто просила его об этом, — сказала Джорджи и вызывающе резко засмеялась. — Так что виноват он сам.
— Кажется, вы отлично поладили, — заметил я. — Позвольте поинтересоваться, как это вы набрели друг на друга?
Ноздри Джорджи расширились, совсем как у кролика, а затем сузились, и она коснулась кончика носа указательным пальцем. Она надела свой лучший черный бархатный костюм. Ее волосы были причесаны тщательно и даже с некоторым изыском.
— Нас познакомила Гонория Кляйн.
— Опять эта проклятая баба, — не удержался я. — Ну когда люди перестанут лезть в мои дела?
— Если люди вмешиваются, то лишь потому, что тебе это нравится, — парировала Джорджи. — Тебе до смерти хочется, чтобы они вмешивались. У тебя внутри пустота, и ты засасываешь в себя других. Впрочем, к тебе это не имело отношения. С чего ты решил, будто все лезут в твои дела? Я попросила Гонорию познакомить меня с Александром, и она любезно согласилась. Мы встретились за ленчем по ее приглашению. В конце концов, я свободный человек!
